. Такое определение не случайно, поскольку позволяло украинским националистам относить к украинским этнографическим территориям и Крым, где украинцы составляли, согласно данным, разделяемым большинством националистов, как раз 10 %. Включение в определение этнографических границ неэтнографических принципов, таких как историческое или геополитическое право, вообще делало этнографические критерии довольно размытыми и позволяло относить к украинским этнографическим границам вовсе не «украинские этнографические территории» (что имело для них особую значимость, учитывая важность не вполне этнографически украинского Крыма)[232].

Отождествление будущих границ Украины с украинскими этническими территориями сохранялось в ОУН до конца ІІ Мировой войны. Действия отрядов УПА не выходили за границы территорий, которые украинские националисты считали украинскими этнографическими территориями. После прихода Красной Армии они стали совершать также пропагандистские рейды в Белоруссию, Румынию и Чехословакию. Изучение этнографических границ Украины практиковалось на политзанятиях в УПА[233].

Во время Второй мировой войны границы УССД, за которую боролась ОУН-Б, а впоследствии УПА, полностью соответствуют тем границам Украины, которые дали С. Рудницкий и В. Кубийович. Украинские националисты стремились распространить свою деятельность на все украинские территории, включая Крым и Кубань. Идея Соборной Украины «вiд Сяну аж по Кавказ» («От Сана вплоть до Кавказа») проникла не только в официальные документы ОУН, но и в песни, начиная от гимна ОУН «Зродились ми великої години»[234] («Родились мы в великий час») и заканчивая песнями УПА[235]. Любопытно, что в песнях нашла отражение программа-минимум украинского национализма, в них присутствует Украина «по Кавказ», Кубань, однако мы, за редчайшими исключениями[236], не найдем какого-либо упоминания Каспийского моря и Астраханщины. Идеи построения Украины вплоть до Каспия на уровне «массовой культуры» УПА развитие не получили.

Стремление украинских националистов воссоздать Украину в границах её «этнографических территорий» мало отличалось от аналогичных попыток создать «великие» национальные государства на Балканах, от планов Болгарии, хорватских националистов. Но, в отличие от многих других межвоенных национальных движений, украинские националисты практически не использовали для обоснования своих территориальных притязаний идеи исторического права. Как отмечают некоторые исследователи, для национальных движений безгосударственных наций было характерно подчеркивание роли культуры, а для национальных движений, имевших за собой долгую государственную политическую традицию, – роль истории и государственной традиции[237].

Примером движения второго типа является усташское движение. Хорватский национализм опирался на концепцию исторического государственного права[238], а также «исторической и национальной территории», где исторические и национальные территории практически отождествлялись. Это приводило к тому, что, как пишет С. Беляков, «все земли, когда-либо входившие в состав хорватского государства (независимо от этнической принадлежности основной массы населения), и земли, на которых проживало сколько-нибудь значительное хорватское население (независимо от «исторических прав» других народов на эту землю), считались хорватскими»[239]. На основании этого исторического права А. Павелич признавал принцип самоопределения наций В. Вильсона бесполезным для хорватов[240].

Другим примером подобного рода является венгерский межвоенный национализм, который базировался на представлении о «тысячелетней» Венгрии и естественной историко-географической венгерской политической нации