При этом получил ответ на многие вопросы нравственности и морали в условиях умышленной легализации эвтаназии и выбрав рамки условного эвтаназийного кризиса. То есть, сделав научно-философские допущения, истоками которых являются научно-фантастические сюжеты, выразил тот самый эвтаназийный кризис в форме драмы, трагедии и даже гротеска. Надеялся на то, что узнав о сути и проблемах такого морально-нравственного кризиса человечества общество содрогнется. Но не тут-то было. Все факты говорят о том, что эвтаназия процветает, нивелируя человеческое в человеке.

Хотелось бы отметить, что никогда не подгонял свои научно-фантастические романы под гриф «НФ-философия». Но так вышло, что все мои сочинения оказались в той или иной мере философскими. В них нет бытовой приземленности, хотя отмечается однообразие и суховатость практически всех персонажей от науки, вопреки моему старанию акцентировать на романтике творческого труда ученых. В книгах нет приключенческих сюжетов, а есть «приключения мыслей». В этом аспекте, они носят печать переходности от научно-фантастической к научно-популяризаторской. Между тем, это более высокий тип фантастики, главным событием которого является «приключение мыслей».

Доведение уровня фантазирования до уровня философствования является задачей именно «НФ-философии». В этой связи, мною уделено почти равное внимание на реалистическую обрисовку личности ученого на фоне некоторого схематизма фантастических положений, будничности обыденного и необычность неведомого, а также бытового и научного слога. Каждая научно-фантастическая история лишь частично перерастает в биографию научного подвига ученых, раскрываются не только судьбы разных типов ученых, но и судьба самой науки, прежде всего.

Как известно, в научной фантастике важно свобода фантастического воображения. Если в «Солярисе» С. Лема океан чужой планеты являет собой ее гигантский мозг, в котором прорисовывается «жуткая доброта», то в моем романе «Аватар», «мозг в контейнере», то есть аватар (виртуализированная личность) пытается переподчинить себе искусственный интеллект, высказывая операторам версию последствий его бунта. Во всяком случае такая завязка в сюжете представляет собой тонкую ускользающую грань между неодушевленной материей и человеческим сознанием. В этом аспекте, признаюсь, что выступаю все же не в качестве доктринера-моралиста, а как ученый, знающий проблему изнутри и как философ, смотрящий на проблему извне.

Признаться, всегда был против догматизации «теории совершенствования человеческого рода», считая, что надо отходить от пути «упрощения» реальной человеческой индивидуальности в пользу научного конструирования новых человеческих типов, перестройки биологической природы человека. Меня, как автора книг всегда интересовали вопросы: как будет меняться психика человека под влиянием той или иной технологии? Как далеко человек пойдет в конструировании самого себя? Сумеет ли он отстоят свою человечность?

Именно эти вопросы и проблемы глубокого философского значения являются предметом отражения во всех моих романах, которые, по сути, представляют не что иное, как форму художественно организованных философских диалогов ученых. Нужно признать, что с их помощью шла своеобразная ломка обычных понятий и критериев суждения, сближая обыденное мышление людей с научным мышлением ученых.

Именно наука и технология гармонично работают в «одной упряжке» в рамках научной фантастики, где они исполняют функции источников фантастических феноменов. В настоящее время огромное значение приобретают виртуальные фантастические феномены, то есть явления, необычность и противоестественность которых объясняется тем, что они являются сновидениями, компьютерной виртуальностью. Они действительно могут составить занимательные сюжеты. Таким образом, все фантастические факты, события, явления, случающееся в Глубине, относятся к виртуальным фантастическим феноменам. Но само существование Глубины является уже техническим феноменом.