Совсем рядом изящная девочка ловко меняла положение пальчиков на грифе без ладов, при этом из-под смычка, грациозно летающего по струнам, фонтанировало музыкальное волшебство.

Скрипка то источала страдания неразделенной любви, то неожиданно выплёскивала лучезарные струи радости и вдохновения. Саксофон вторил ей своим теплым тембром с хрипотцой, поддерживал, обрамлял витиеватыми пассажами – время от времени падающими, а потом неожиданно взвивающимися в беспредел.

Феерия звуков и эмоций поглотила всё существо начинающего музыканта. В эти мгновения он мечтал только об одном – чтобы это никогда не кончалось…

– Просто класс! – воскликнул Дэн, когда под его руками растаял последний трепещущий звук.

Алла поддержала его сияющей улыбкой.

– Всегда бери с собой скрипку, когда будешь приходить.

– Ты же знаешь – выпускной класс, много подготовки. Но как-нибудь ещё обязательно поиграем.

Алла вернулась к Ире.

– Так на чём мы там остановились? – спросила она явно обиженную подругу.

– Уж и не помню. Это было так давно, – съязвила та.

– Да не обижайся ты! Давай поболтаем!

Алла стала тормошить Иру и строить смешные рожицы прямо у неё перед носом. Подруга не смогла устоять – рассмеялась.

Переключились на неприятный инцидент на уроке НВП. Алла поделилась опасениями, но предложений у неё не оказалось.

– Зря отец к нвпешнику пошёл. Теперь придётся всё зубрить, чтобы придраться не к чему было, – заключила Ира.

– Вот прямо сейчас и начинай, а я домой – английский ждёт.

Пока Алла одевалась в прихожей, подошла Эмма Владимировна.

– Аллочка! Ты превосходно играешь! Мы с отцом в восторге от вашего дуэта с Денисом! – восклицала она.

– Спасибо. Я рада, что вам понравилось, – смущённо ответила Алла, не привыкшая к такой бурной похвале.

На истории Алла с интересом наблюдала, как одноклассники, открыв рты, слушают лекцию о борьбе с религией в годы становления Советской власти. Учитель с рвением декларировал своё согласие с расстрелом священников и подрывом православных храмов.

“Зачем он так кипятится, отстаивая позицию неверия? – поражалась Алла. – Мы давно уже маршируем под знаменем коммунизма. Любому ребёнку известно: поп – это смешно, церковь – то, что давно пора снести, креститься и молиться – пережиток прошлого. А взрослому попробуй скажи, что Бог есть, – с должности слетит, статус – “долой” и презрение общества – гарантировано”.

Постепенно её мысли ушли в сторону семьи, где взгляд на религию был единственным камнем преткновения. Иногда мама аккуратно говорила о Боге, но всякий раз встречала жёсткий отпор со стороны папы.

Чем старше становилась Алла, тем больше прислушивалась к маминым доводам. Как-то в разговоре по-душам та рассказала, что будучи в оккупации, её мама – бабушка Аллы – постоянно читала молитвы, по выходным вместе с детьми ходила в церковь. И всегда была абсолютно уверена, что только благодаря Божьей помощи никто из семьи не погиб в те страшные годы.

Алла стала чаще просить маму рассказывать, как случайные на первый взгляд события при ближайшем рассмотрении оказывались звеньями одной цепи, созданной какой-то могучей, неведомой силой.

Однажды за ужином она спросила:

– Мам, а меня крестили, когда я родилась?

– Нет… Нельзя было.

– И сейчас нельзя. И правильно. Незачем “опиум для народа” распространять, – убеждённо процитировал папа.

– А я хотела бы креститься, – продолжила дочка.

– Только через мой труп! – с полной серьёзностью ответил тот.

Мама невольно вздрогнула от расхожего выражения, которое теперь упоминали по делу и без дела.

– Меня тут же со службы уволят. На гражданке-то опасно, а в армии – точно церемониться не будут, – добавил отец.