Я оставил Абелю копию его показаний, попросив основательно обдумать их, пока мы продолжим доводить текст до необходимого уровня обоснованности.

Во второй половине дня двое знакомых юристов пришли в мой офис, и я прочитал им проект показаний, предварительно одобренных Абелем. К моему изумлению, один из них сразу же осудил документ в целом и сказал, что предъявление столь «огнеопасного» материала в суде может замарать репутацию ФБР.

После такого вступления он добавил уже откровенно грубо:

– На вашем месте я был бы заинтересован только в том, чтобы спасти этому сукину сыну жизнь. Пусть покорно воспримет свою участь.

Этот юрист считал, что подобный ход вызовет «ожесточенные дебаты». Пришлось коротко объяснить ему, что в мои намерения не входило «марать репутацию» ФБР. Я высоко ценил эффективность деятельности сотрудников бюро, стоявших на страже закона. Однако, получив назначение на роль защитника полковника Абеля, я счел своим долгом представить в суде наиболее сильные аргументы в его пользу.

– А потому намеренный отказ от этих показаний или смягчение их воздействия, – сказал я, – будет означать, с моей точки зрения, нарушение этики.

Я напомнил собеседнику, что Абель предстанет перед судом, где будет решаться вопрос его жизни или смерти, и если я сознательно не приложу всех усилий для его защиты, то тогда сам в полной мере заслужу определения «сукин сын».

Расстались мы уже поздно вечером, но мне так и не удалось убедить оппонента в своей правоте.

Среда, 11 сентября

Спор, возникший во вторник по поводу письменных показаний, по-прежнему не давал мне покоя, и я пригласил пообедать со мной Джона Уолша, старшего партнера нашей фирмы. Опытный юрист и цельная натура, он был известен в кругу друзей своим крайним политическим консерватизмом, считая даже покойного сенатора Роберта Тафта «слишком большим либералом» во многих аспектах. Мне он показался идеальной фигурой для консультации по поводу столь щекотливого в этическом смысле вопроса.

Уже за кофе я объяснил Джону вставшие передо мной трудности, дал ему ознакомиться с показаниями Абеля и сказал, что для меня крайне важно узнать его мнение.

Он внимательно прочитал черновик, а потом сказал:

– Если здесь содержится точное изложение истории Абеля, то твоя обязанность – представить его суду в самом выгодном для вас свете. Если же тебе не удастся представить его таким образом или ты не приложишь для этого максимальных усилий, тебя следует лишить звания адвоката. По крайней мере я бы принял такое решение, если бы заседал в комитете по этике и мне довелось заслушать разбирательство твоего случая.

Это неофициальное мнение, высказанное другом, которому я полностью доверял, принесло мне огромное облегчение.

Четверг, 12 сентября

Вопрос о правомерности ареста и обыска был выделен нами в отдельное гражданское дело, не связанное с уголовным, а поскольку собственность была захвачена на Манхэттене, мы посчитали уместным подать иск в Южный окружной суд Нью-Йорка. Разбирательство непосредственно дела Абеля должно было проходить, разумеется, в Восточном окружном суде Нью-Йорка, в чьей юрисдикции находились Бруклин, Статен-Айленд и Лонг-Айленд. Однако, предпринимая свои первые действия в пределах Манхэттена, мы получали исключительную по важности возможность незамедлительной подачи апелляции в случае вынесения окружным судом неблагоприятного для нас решения. Таким образом мы могли вообще избежать судебного процесса. Если же мы использовали бы письменные показания в Бруклине как часть защиты в общем уголовном суде, то сомнительно, что нам разрешили бы подавать какие-либо апелляции до самого вынесения присяжными приговора и утверждения его судьей. Подобные процедурные тонкости всегда важно учитывать при любых тяжбах.