– Ему совершенно ничто не угрожало, – сказал он. – Он рисковал всего лишь небольшим понижением в должности.

Я же пришел к несколько иному выводу, не имея охоты делиться им с Абелем. И состоял он вот в чем: при всех своих прочих недостатках Хейханен отнюдь не был болваном, если речь шла о чувстве самосохранения. Он, несомненно, понял предложение Абеля отправиться «отдохнуть» домой по-своему, предполагая, что ему предстоит пройти курс терапии и отдыха где-то в Сибири.

Когда мы вернулись к теме, которую уже обсуждали, Абель вновь отрицал передачу им информации по радио с территории Соединенных Штатов. Это, как подчеркнул он, было бы «опасно и совершенно лишено необходимости». Он отрицал также получение инструкций из Москвы похищать атомные секреты США. Он заявил, что в конце 1954-го или в начале 1955 года отказался от задания, связанного с размещением ракет «Найк», ссылаясь на недостаточную подготовку к его выполнению, а также на отсутствие в его распоряжении агентов, способных выполнить подобную миссию. По его мнению, наиболее полную информацию по данной теме можно было почерпнуть из открытых источников – научных журналов и газет вроде «Нью-Йорк таймс». О своем решении Абель тогда уведомил и Хейханена.

Что касается остальных пунктов обвинительного заключения, он отрицал, что когда-либо лично получал «секретную» информацию, объясняя, причем с особым напором, что основной смысл его работы в Соединенных Штатах заключался в сборе «информации общего характера» и «налаживании контактов».

Он сообщил, что его поездка в Нью-Гайд-Парк, штат Нью-Йорк, как и вояж Хейханена в Куинси, Массачусетс, имели целью установить присутствие «отдельных лиц» в упомянутых городах. Однажды они с Хейханеном вместе отправились в Атлантик-Сити, чтобы составить отчет о публичной выставке предметов, пострадавших в результате атомного взрыва.

Как он добавил, ему ничего не известно ни о каких возможных доказательствах его передачи информации в Россию, которой якобы обладали американские власти. Единственная часть обвинительного заключения, имевшая к нему хоть какое-то отношение, состояла в соучастии в заговоре – обвинении обширном, как паутина. Хейханен, заявил Абель, действительно передавал по радио информацию в Россию, но полковник отказался сообщить какие-либо подробности.

Пятница, 6 сентября

После обеда я встретился с Томасом М. Дебевойсом – возможным пополнением нашей команды. Он окончил юридический колледж в Колумбии и несколько лет состоял штатным сотрудником прокуратуры Манхэттена. Он происходил из старой нью-йоркской семьи, члены которой на протяжении поколений отличались на поприще юриспруденции.

Дебевойс практиковал затем в Вудстоке, штат Вермонт, родном городе его жены, а сейчас готовился к экзамену для зачисления в Ассоциацию адвокатов Вермонта. С подробностями дела Абеля он был знаком по газетным публикациям. Оно заинтересовало его, и Томас высказал готовность поработать с нами несколько месяцев за чисто символическую плату, которая покрывала бы только его реальные накладные расходы. Мне Дебевойс пришелся по душе. Он был полон энтузиазма, но обладал и завидным здравым смыслом.

Мы втроем заново детально разобрали дело и решили, что новейший член нашей команды должен немедленно заняться библиотечными изысканиями, чтобы попытаться найти основания утверждать: арест Абеля в номере 839 отеля «Латам» утром 21 июня был произведен с нарушениями положений конституции США.

Понедельник, 9 сентября

Утром я отправился в Атлантик-Сити, чтобы прочитать лекцию для сотрудников компаний, занимавшихся страхованием жизни, о юридических проблемах, возникших в результате сравнительно недавнего развития атомной энергии в США в мирных целях. Договоренность об этом была достигнута еще весной, задолго до начала моей работы над делом Абеля.