Когда с подобными формальностями было покончено, мы сели, и он спросил меня, каким мне видится его положение. С кривой усмешкой он сказал:

– Похоже, меня поймали со спущенными штанами.

Я рассмеялся. Замечание оказалось тем более забавным, что агенты ФБР, ворвавшиеся ранним июньским утром в номер, действительно застали Абеля спавшим в чем мать родила. Производившие арест офицеры обнаружили полный набор шпионских приспособлений как в отеле, так и в студии Абеля в Бруклине. Там были коротковолновые приемники с расписанием времени передач, пустотелые болты, запонки, зажимы для галстуков и прочие тайные контейнеры для передачи сообщений, а также шифровальная книга, закодированные записки и оборудование для микрофильмирования. Не говоря уже о картах с отмеченными на них важнейшими элементами оборонной системы Соединенных Штатов. Более того, представители правительства заявляли, что имели в своем распоряжении полное признание вины одним из сообщников Абеля.

– Боюсь, полковник, мне ничего не остается, кроме как согласиться с вами, – сказал я и объяснил, что, судя по просочившимся в печать деталям и по беглому личному просмотру мною официальных рапортов, хранившихся в офисе судебных клерков, доказательства его шпионской деятельности выглядели неопровержимыми. – Буду откровенен. С принятием поправок в кодекс, предусматривающих смертную казнь за шпионаж, а также в условиях крайне обострившейся «холодной войны» между нашими странами станет чудом, если нам удастся спасти вам жизнь.

Он на мгновение поник головой, и я поспешил заполнить паузу, сказав, что надеюсь создать в зале суда более благоприятную для него обстановку. Вот почему, подчеркнул я, важно будет увидеть реакцию общественности на мою первую пресс-конференцию. В ответ он мрачно заметил, что его шансы подвергнуться справедливому суду едва ли велики в свете того, что он назвал «атмосферой, все еще отравленной духом недавнего разгула маккартизма». Он высказал также мнение, что министерство юстиции, раздув вокруг его ареста «пропагандистскую кампанию», заранее объявив его виновным и окрестив «отъявленным мастером шпионажа», по сути дела уже осудило его и вынесло приговор.

– Судьи и присяжные уже прочитали все это, – сказал он.

На что я возразил, что он не должен тем не менее лишаться веры в основополагающую приверженность американцев к справедливому правосудию.

По моему мнению, не могло существовать ни малейших сомнений в том, что Абель был именно тем, кем его считали американские власти, да и сам он понимал бесполезность оспаривать это. Во время слушаний о депортации в штате Техас, где его держали в центре временного заключения для лиц, не имеющих гражданства, перед вынесением обвинительного приговора Абель под присягой показал, что является гражданином России, и потребовал своей отправки в Советский Союз. Однако в том же Техасе он подтвердил, что прожил в Соединенных Штатах девять лет, главным образом в Нью-Йорке, в качестве нелегального иммигранта, использовав по меньшей мере три различные фальшивые фамилии.

Стоило мне упомянуть Техас, как он тут же рассказал мне, что во время его пребывания там ФБР предложило ему свободу и работу с заработком в десять тысяч долларов в год в органах американской контрразведки при условии его согласия «сотрудничать».

– Они, должно быть, считают всех нас крысами, которых можно купить, – сказал он, что подвело его к обсуждению личности ключевого свидетеля обвинения, сбежавшего на Запад бывшего своего помощника Хейханена.

– Вот кто настоящая крыса, – с горечью произнес он. – Для меня непостижимо, как человек ради спасения своей шкуры может предать свою страну и настолько опозорить оставшихся на родине членов своей семьи.