– Да, жилая комната, кухня и туалет с душем. Но с видом на горы.

– И решил жить на свои накопления и писать роман.

– У меня не так уж и много было денег на счете. Но я привык жить скромно.

– Импульсивное поведение, довольно рискованное. И совершенно не в твоем стиле, – отметил Паркер. – Что же тебя изменило? Почему ты вдруг стал иным?

– Мне кажется, это назревало во мне исподволь, а ко времени переселения в Маунтин-Вью неудовлетворение переросло в качественные изменения моего подхода к жизни.

Паркер откинулся на спинку стула.

– Нет, мой друг, здесь нечто другое. Послушай, ведь ты и сам признаешь, что был счастлив, как свинья в куче дерьма, когда выезжал со своим автофургоном из Портленда. Стабильная работа с приличным заработком, тихое местечко, где тебя никто не знает. Оставалось лишь обустроиться и раствориться в Маунтин-Вью. Но когда ты туда добрался, ты вдруг решил все это поставить на карту ради сомнительного успеха в литературе. Ты переезжаешь в лачугу и обрекаешь себя на жизнь впроголодь. Что же стряслось с тобой во время поездки в Юту? Что выбило тебя из колеи?

– Да ничего особенного не случилось, это была самая обычная поездка.

– Возможно, но в мозгах у тебя что-то перевернулось.

Доминик передернул плечами.

– Насколько я помню, я просто отдыхал, наслаждался поездкой, никуда не торопился, смотрел по сторонам…

– Амиго! – крикнул официанту Паркер. – Еще бокал для меня и пиво моему другу.

– Нет-нет, – попытался возражать Доминик. – Я…

– Ты не допил еще то пиво, я знаю, – прервал его Паркер. – Но тебе придется допить его и выпить еще, ты постепенно расслабишься, и мы докопаемся до причины твоих ночных прогулок. Ты знаешь, почему я в этом так уверен? Я тебе объясню. Невозможно дважды за два года так резко меняться без видимых причин. Они должны обязательно быть, причины перелома в твоем характере.

– Я бы не стал называть это переломом, – поморщился Доминик.

– В самом деле? – подался всем корпусом вперед Паркер. – Ты действительно не считаешь это переломом?

– Ну, в общем-то, да. Пожалуй, можно сказать и так, – согласился Доминик. – Произошел перелом.

Друзья еще долго сидели в тот день в «Лас-Брайзасе», но так и не пришли к окончательному решению. И, ложась спать, Доминик с ужасом думал, где он проснется на следующее утро.

А утром он проснулся от собственного дикого крика и обнаружил, что находится в полной, жуткой темноте. Что-то держало его, что-то холодное, липкое и живое. Он отчаянно замахал руками, чтобы освободиться, вырваться из удушающей темноты, пополз на четвереньках и ударился головой о стену. Помещение дрожало от громоподобных ударов и ужасных криков, слившихся в невыносимую, парализующую волю какофонию, источник которой он не мог определить. Он пополз вдоль плинтуса, пока не нащупал угол, прижался к нему спиной и уставился в темноту, ожидая нападения липкого страшного создания.

Что было вместе с ним в комнате?

Шум нарастал: выкрики, удары, грохот становились все громче.

Еще не проснувшийся окончательно, оглушенный непонятным шумом и парализованный страхом, Доминик был уверен, что то, что его преследовало и от чего он пытался спрятаться в чуланах и гардеробах, наконец добралось до него. Развязка наступила.

– Дом! – услышал он из темноты чей-то крик: кто-то звал его по имени, и довольно настойчиво: – Доминик! Ты меня слышишь?

Раздался еще один страшный удар, затем треск дерева.

Забившись в угол, Доминик наконец окончательно проснулся и понял, что липкое существо ему всего лишь приснилось. Он также узнал голос, звавший его из темноты, – голос Паркера Фейна. Паническое состояние прошло, однако удары – вполне реальные – продолжали сотрясать помещение, пока не слились в сплошной грохот, который вылился в треск сломанной двери, она распахнулась, и в проем хлынул свет.