Идея участия в военном оркестре казалась привлекательнее должности лифтера где-нибудь на Манхэттене. Это была лучшая работа, на которую Обри мог рассчитывать после окончания школы. Но как долго он смог бы простоять в лифте с натянутой улыбкой, желая доброго утра белым мужчинам, которые никогда не удостоят его ответом или хотя бы взглядом? Если бы он остался там, то мог бы нажимать кнопки этажей всю оставшуюся жизнь. Но если он вернется ветераном или даже героем войны – у него появится шанс на лучшее будущее. А если не вернется… то и говорить не о чем.

На концертной площадке Спартанберга есть только одно пианино, и на нем играет рядовой Лаки Робертс, поэтому рядовой Эдвардс вынужден сидеть за ударными. Нобл Сиссл поет своим глубоким баритоном, плавно раскачиваясь и поигрывая бровями так, что белые дамочки тают от одного его взгляда. Бесспорно, он привлекательный дьявол, но все же черный. Поэтому они тают только до определенной степени, особенно, если их мужья рядом.

Военный оркестр страшно популярен в Спартанберге. Днем продавцы в магазинах оскорбляют их в лицо, городские хулиганы бьют в подворотнях, а полк из Алабамы угрожает линчеванием, но их музыка слишком хороша, чтобы ее игнорировать. Спартанберг не может усидеть на месте, притоптывая ногами и хлопая в ладоши. Молодежь пускается в пляс прямо на газоне. Они не хотят видеть черных музыкантов в своих отелях, но танцевать под быстрые ритмы Джима Эйропа не только нормально, но даже модно.

И все же опасность нависла над ними, как грозовая туча. Обри, который может барабанить с закрытыми глазами, видит, как танцуют симпатичные девушки. Он проводит все время с мужчинами, поэтому ему хочется смотреть еще и еще. Возможно, он мог бы сделать это в Нью-Йорке, но здесь? Даже симпатичное личико не стоит того, чтобы тебя повесили на ближайшем дереве.

Письма его матери полны тревоги и предостережений. Она выросла в Миссисипи и знает о линчевании все. Обри постоянно думает о том, не умрет ли он «в» своей стране, прежде чем ему выпадет шанс умереть «за» свою страну. В любом случае, он предпочел бы жить.

Концерт заканчивается, и солдаты ровным строем маршируют обратно в свои бараки, а зрители расходятся по домам. Ярость толпы была умиротворена, но только на сегодня. Пройдет еще неделя, и напряжение снова захлестнет массы. В надежде подавить расовые бунты, армия решит, что им не место в Соединенных Штатах, и никто из англоговорящих солдат на Западном фронте не захочет служить рядом с ними. Поэтому США предложит их Франции в знак доброй воли. Сбросит с рук, как горячую картофелину.

Швырнет подальше, как гранату с сорванной чекой.

– Не то чтобы я возражал против истории о солдате, но как мы перешли от английской девчонки и ее парня к американскому пианисту? – вмешивается Арес. – Я что-то пропустил?

– Их истории пересекутся, – объясняет Аполлон. – Скоро.

Арес пожимает плечами.

– Не то чтобы мне было до этого дело.

Ну конечно.

– Мне остаться, богиня? – спрашивает Аполлон.

– Конечно, – отвечает она. – Ведь нам еще столько нужно рассказать.

Ровно в час Хейзел Виндикотт спустилась вниз, обошла «Королевскую бороду» и направилась к месту встречи. Где-то на задворках ее сознания метался призрачный страх: Джеймс не придет.

Она почти соскучилась по нему. Джеймс стоял, прислонившись к стене, на том месте, где они разговаривали накануне.

– Только посмотри на себя, – сказал он.

– Легко, если ты принес с собой зеркало.

Теперь они знали друг друга немного лучше, но при этом у них не осталось вежливых формальностей, за которыми можно было спрятаться. Никакого сценария. Мои бедные крошки.