— А что с той де­вуш­кой, ва­шей од­но­кур­сни­цей?

— Ни­чего, с ней всё нор­маль­но. Мы до­воль­но час­то встре­ча­ем­ся.

— А секс?

— А вот секс — не­час­то.

Мы пе­ресек­ли Ра­туш­ную пло­щадь, ок­ру­жён­ную лет­ни­ми рес­то­ран­чи­ками, и с тол­пой ту­рис­тов ныр­ну­ли в уз­кий кри­вой пе­ре­улок. Дождь всё силь­нее сту­чал по ку­полам зон­тов, но ста­рин­ная му­зыка и люд­ская раз­но­голо­сица его заг­лу­шали. Ки­тай­цы, как обыч­но, кри­чали гром­че всех.

— Ку­да мы идём?

— В од­но ка­фе. Хо­чу угос­тить те­бя ко­фе. Ты не про­тив?

— Нет, я с удо­воль­стви­ем.

Он от­крыл дверь в зда­ние, ко­торое выг­ля­дело так, слов­но его пос­тро­или пять­сот лет на­зад, и по стёр­тым сту­пень­кам мы под­ня­лись в кро­шеч­ное ка­фе с пятью сто­лика­ми. К мо­ему удив­ле­нию, по­сети­телей поч­ти не бы­ло, лишь по­жилая па­роч­ка за сто­ликом у ок­на пи­ла чай. Мы по­дош­ли к вит­ри­не, и я зас­ме­ялась:

— А это что та­кое?

На вит­ри­не кра­сова­лись рас­писные зай­чи­ки, бе­лоч­ки, Мик­ки Ма­усы и да­же со­вет­ский олим­пий­ский миш­ка.

— Это зна­мени­тый эс­тон­ский мар­ци­пан. Будь­те доб­ры, два ко­фе и… Что ты бу­дешь? Зай­чи­ка?

— Нет, я не мо­гу есть зай­чи­ка! Мне его жал­ко, он та­кой ми­лый… Мож­но вон то сер­дечко? — я ука­зала на плос­кое ро­зовое сер­дце, ук­ра­шен­ное бан­том.

— А, сер­дце, зна­чит, те­бе не жал­ко, — под­ко­лол Олег и об­ра­тил­ся к про­дав­щи­це: — Два ко­фе, два сер­дечка и пять ко­робок мар­ци­пана с со­бой, по­жалуй­ста.

Мы се­ли за сто­лик в уг­лу со сво­ими чаш­ка­ми и та­рел­ка­ми. Олег вы­тащил из кар­ма­на сло­жен­ный вчет­ве­ро лист бу­маги и про­тянул мне. Я взя­ла и спро­сила:

— Это мне? Что это?

— Это пись­мо тво­его от­ца. Он на­писал его не­задол­го до смерти. Оно ад­ре­сова­но те­бе.

27. 27. Черничная любовь

Я уви­дела, как мои паль­цы зад­ро­жали.

— От­ку­да вы его взя­ли?

— Оно хра­нилось в ма­тери­алах де­ла. Я про­читал это пись­мо в и­юне, ког­да ез­дил в Пет­ро­заводск, но тог­да мне не раз­ре­шили сде­лать ко­пию. А два дня на­зад я до­бил­ся раз­ре­шения, и мне прис­ла­ли скан.

Я бо­ялась раз­во­рачи­вать лис­ток.

— Там что-то страш­ное? — ти­хо спро­сила я. — По­чему вы не от­да­ли его на ях­те?

— Я хо­тел дать те­бе воз­можность про­читать его в оди­ночес­тве, а на ях­те слиш­ком мно­го на­роду. — Он под­нялся со сво­ей чаш­кой и по­куп­ка­ми. — Най­дёшь ме­ня на тер­ра­се за уг­лом. Не то­ропись, я по­ка по­курю и выпью ко­фе.

Я не ус­пе­ла от­ве­тить, как он вы­шел из ка­фе. По­коле­бав­шись нес­коль­ко се­кунд, я ос­то­рож­но раз­верну­ла пись­мо.

«Лю­бимая моя де­воч­ка…»

Сер­дце зас­ту­чало, в но­су за­щипа­ло.

Как он мог пи­сать та­кие неж­ные сло­ва пос­ле то­го, как убил мою мать?! Или Олег был прав, и мой отец не­вино­вен? Я по­ложи­ла лис­ток на стол, раз­гла­дила его и на­чала чи­тать.

«Лю­бимая моя де­воч­ка! На­вер­ное, ты ме­ня не пом­нишь. Ты бы­ла слиш­ком ма­лень­кой, ког­да твоя ма­ма по­гиб­ла, а ме­ня осу­дили за её смерть. Но ес­ли вдруг ты ме­ня пом­нишь, то, ско­рее все­го, не­нави­дишь. Мне не­выно­симо об этом ду­мать. Я пи­шу это пись­мо не за­тем, что­бы оп­равдать­ся. Я прос­то хо­чу рас­ска­зать прав­ду.

Мне бы­ло трид­цать лет, ког­да я уви­дел Ка­тю, а ей — все­го во­сем­надцать. Она за­кон­чи­ла шко­лу и тор­го­вала ры­бой, гри­бами и яго­дами на трас­се. Я каж­дый день что-ни­будь у неё по­купал, по­ка од­нажды она не ска­зала: «Се­рёжа, я знаю, за­чем ты сю­да хо­дишь». Я спро­сил: «За­чем?», — а она от­ве­тила: «Что­бы на ме­ня пос­мотреть, по­тому что ник­то из мес­тных не ста­нет по­купать ры­бу, ко­торую мож­но бес­плат­но пой­мать в озе­ре». Я по­нял, что она пра­ва, и пе­рес­тал хо­дить. Я был же­нат, у ме­ня был сын де­сяти лет. Я не хо­тел раз­ру­шать семью.