И что, казалось, навсегда ушло.

Пусть не привыкли домовые плакать –

Ведь не всегда сентиментально зло, –

Но Доможил дождю позволил капать…

Лесному духу снова повезло.

Глаза омыв и память растревожив,

Был домовой радушно-суетлив.

Так долго жил он, сам себя стреножив,

Что, путы сняв, внезапно стал болтлив.

– Так Никодим, ты баешь, жив и здрав

И старика не позабыл доселе?

Тебя ко мне направив, был он прав.

Эй, молодцы, сегодня быть веселью!

Он оглянулся – спутники его,

Всегда во всем натурой злой ведомы,

Не скрыв неодобренья своего

Вновь крысами метнулись в щели дома.

И злобный писк окрестность огласил,

Из темных нор глаза вдруг засверкали –

Традиции нарушил Доможил,

И домовые в слободе восстали.

– Ужо я вас! – им старец пригрозил. -

Не сметь перечить, бесово отродье!

Моей руке еще достанет сил

Вернуть вам разум вопреки природе!

Но явно Доможил сконфужен был.

Сказал бы кто – и сам бы не поверил,

Что домовой о вековой вражде забыл

И лешему себя и дом свой вверил.

Он – дух домашний, леший – дух лесной.

Ведут собака с волком смертный бой.

И каждый платит дорогой ценой

За право быть всегда самим собой.

Чем дольше – тем сильней сомненье.

И Доможил уже себя бранил,

Что домовых испытывал терпенье,

Когда их с лешим помирить решил.

Был Доможил как ветер переменчив.

Бунт напугал его; он лешего винил,

Что тот своею лестью беззастенчивой

На безрассудство старика подбил.

Гордыня только старцу и мешала

Отречься от недавних клятв своих.

Дай леший повод – и пиши пропало:

Не миновать ему расправы домовых.

Но Афанасий был наивен, но не глуп.

Он видел все и вскоре догадался,

Что с виду лишь старик кряжист как дуб –

Внутри трухляв… Но страху не поддался.

– Спасибо, дедушка, тебе на добром слове, -

Сказал с улыбкой, – только не взыщи –

Не время пировать; расслышь тревогу в зове

И помоги мне – ведуна сыщи!

– А что искать, живет он недалече, -

Махнул устало Доможил рукой. –

Меж нами договор: он наших лечит,

Мы от людей его храним покой.

Так просто вышло; даже гром не грянул,

И леший не пустился в буйный пляс.

Но пошатнулся он, как будто пьяный,

И побледнел – ответ его потряс.

Не будь собой так занят Доможил –

Растерянность бы лешего отметил

И уж тогда дотошно расспросил…

Но не в себе он был и лишь заметил:

– Тот видишь дом? Тропинку в лебеде?

Дойдешь по ней, но солнца жди восхода.

Затем стучи, когда в большой беде…

И возвращайся к своему народу!

– Спасибо, дедушка! – и леший поклонился. -

Обидел чем – прошу меня простить…

Но домовой, сердито пискнув, скрылся –

Лишь хвост мелькнул, – не дав договорить.

А Афанасий будто потерялся –

То в небо он смотрел, то вкруг себя.

Он прежде даже черта не боялся,

Но к ведуну шел, страха не тая:

Тот был обижен нежитью когда-то,

И пожелай сейчас он отомстить,

То не было бы лучше кандидата…

(Как лешему себе да не польстить?!)

Чесал в затылке Афанасий долго,

Вздыхал и маялся, кляня весь белый свет.

Но пересилило в нем все же чувство долга,

И он пошел… Уж близился рассвет.

Недаром леший мести опасался –

Инстинкт и раньше выручал его, –

Он на заклятии безвременья попался.

Не позабыл ведун, как видно, ничего…

Вся слобода – домишек семь иль восемь,

Но леший шел и шел – и все не мог дойти.

Давно уже сменила лето осень…

Был тяжек каждый шаг в конце его пути!

Безвременье… Однажды время вдруг

Перестает струиться в бесконечность

И, искривившись, образует круг,

Где миг один как будто длится вечность.

Заклятие всесильно – смерть сама

Отступит, утомившись ожиданием.

И можно запросто тогда сойти с ума,

Коль колдовским не обладаешь знанием.

…Века он брел, от ужаса немея.

Но солнце лишь взошло за лешего спиной,

Он на крыльце стоял, в дверь постучать не смея…