И так же, как и везде, в толпе праздно шатающихся людей Салбатор остро чувствовал своё одиночество. Инаковость.

И этого уже не смыть никакой святой водой. Вот он человек, а жить с себе подобными никогда не сможет.

«Как и нежить», – мелькнула мысль, но он рьяно отмахнулся от неё, как от гнуса, норовящего выпить кровь. Они с нежитью разные. Может показаться, что это не так, но он знал суть воскрешённых.

– А теперь ты хочешь увидеть, как они умирают. Все те, кто был тебе дорог. И прочие в этой толпе, – сухо заметил Салбатор, бросая обвинения через плечо.

Нежить семенила за ним, стараясь не отставать. И пугливо озиралась, чтобы никто её не забрал.

Со стороны они, должно быть, выглядят как отец с дочерью, воспитанной в строгости и боязни людского греха.  Вот и хорошо. Нахалы испугаются его строгого вида, а робкие и так не подойдут.

– Домнишоара, вы обронили, – тонкий слух некроманта уловил тихое пришепетывание позади себя.

– Простите, это не мой платок, – растерялась нежить, а Салбатор сразу схватил её за руку и задвинул за спину, как и полагается ревнивому отцу, оберегающему дочь от охотников за приданным.

– Это наш, спасибо, домин, – ответил он высокому молодому человеку приятной наружности. Именно такой,  что располагает собеседника к беседе или обмену любезностями, но стоит незнакомцу отойти, уже ни за что не вспомнишь, как он  выглядел.

Идеальная внешность для пса Инквизиции. Или для разной нечисти, притворяющейся человеком.

У Салбатора давно выработался нюх на таких гладких и приятных молодых людей бесцветной наружности.

– Простите, домин, я обратился к вашей супруге без вашего позволения, – незнакомец снял шляпу и слегка поклонился.

– Это моя дочь, – быстро поправил его Салбатор, отметив, как блеснули радостью прозрачные глаза собеседника.

– Разрешите представиться, Петер Болдер, вольный художник и немного изобретатель.

«Только бы нежить не вмешивалась», – подумал Салбатор и пожалел, что сбрил усы. Он любил их подкручивать, когда чуял запах добычи, и с ними было гораздо проще скрывать усмешку.

– Эрнест Тюльреп и моя дочь, Виктория, – благосклонно, с эпатажем знатного дворянина произнёс Салбатор. Он вырос среди аристократов и знал, как ведут себя обнищавшие последние потомки знатных родов. – Простите, нам некогда заводить знакомства. Мы здесь сегодня последний день, вот решили посмотреть на фонтан. Говорят, чудо Приозёрья, а по мне, так орган в церкви звучит лучше.

Салбатор говорил с нескрываемым презрением. И подмечал, как по лицу этого неслучайного человека, а некромант не должен верить в случайности, пробежала болезненная гримаса. Но она тут же сменилась вежливым интересом.

– Домнишоара Виктория тоже так думает? – спросил он, и нежить тут же поддалась на провокацию. Подлетела, как глупый мотылёк на огонь свечи:

– Нет, он чудесен, – пропела она, и Салбатор поморщился.

Как всё-таки нежить может маскироваться! От человека не отличишь, если не иметь чутья некроманта или охотника за ей подобными.

– Разрешите сопроводить вас на прогулку, домин Тюльреп?

Молодой человек был настолько угодлив, что даже приторен. И его манеры льстивого царедворца выводили Салбатора из себя. Он ловил себя на мысли, что вполне мог бы пустить в ход охотничий нож, давно отлежавший дно его сумки.

В толпе даже не заметят, что к чему, только принципы Салбатор соблюдал свято: убивать только нежить. Сначала надо убедиться, что этот прилипала из них. Не инквизитор.

– Вы? Меня и Викторию? Да хватит ли у вас денег, домин, на такую прогулку? Уж простите, но мы люди особого круга и не любим принимать в него чужаков, – фыркнул Салбатор и уже повернулся, чтобы уйти и увлечь за собой нежить, как последняя вцепилась в его руку с такой силой, что от холода свело пальцы: