Мать обернулась, взглянув на Ванессу подозрительно красными глазами, улыбнулась и произнесла четким голосом:

– Даже если ты не голодна, от салата и чая со льдом ты не откажешься, я надеюсь?

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Ванесса. – Дом – чудесный. Мне кажется, в нем стало больше места, хотя говорят, что, когда становишься старше, вещи, наоборот, уменьшаются.

Лоретта выключила радио. Напрасно она это сделала, ибо теперь они остались вдвоем в тишине.

– Раньше здесь было слишком много темных тонов, – сказала Лоретта, – и громоздкой мебели. Зайдешь, бывало, в комнату, а мебель на тебя давит, словно выталкивает обратно. – Она вдруг неловко осеклась. – Кое-что я оставила, в основном бабушкины вещи. Они на чердаке. Вдруг, думаю, они понадобятся тебе.

– Может быть, когда-нибудь, – неопределенно ответила Ванесса, садясь за стол.

Мать положила ей в тарелку разноцветный салат.

– А где рояль?

– Я его продала. – Лоретта потянулась за чайником. – Давно уже. Глупо было бы держать его в доме, когда никто на нем не играет. Да и вообще – я его терпеть не могла. Ах, извини! – спохватилась она.

– Ничего, я все понимаю.

– Вряд ли. – Лоретта пристально взглянула на дочь. – Я думаю, тебе этого никогда не понять.

Ванесса пока не была готова вести столь серьезные разговоры, и потому она промолчала, беря вилку.

– Надеюсь, тебе понравилось пианино. Я-то в них не разбираюсь.

– Да, понравилось. Прекрасный инструмент.

– Бывший его хозяин говорил мне, что это самая лучшая модель. А я знала, что тебе нужно заниматься, вот и купила. Но если оно тебя не устраивает…

– Нет-нет, все в порядке.

Они ели молча, пока Ванесса не вспомнила о вежливости.

– Город совсем не изменился, – начала она непринужденным тоном. – Миссис Гейнор на углу еще жива?

– Еще как, – с облегчением затараторила Лоретта, – ей уже восемьдесят, но она каждый день в любую погоду ходит на почту за газетами и обратно. Брекенриджи уже пять лет как подались отсюда куда-то на юг, а дом продали. Там теперь живет семья с тремя детьми – хорошие люди. Младший в этом году пошел в школу – говорят, толковый паренек. А Рика Хобакера помнишь? Ты его нянчила.

– Помню-помню: это чудовище с рогаткой сводило меня с ума за доллар в час.

– Он самый, – хохотнула Лоретта. – Его приняли в колледж на стипендию.

– Просто не верится.

– Он заходил повидаться на Рождество. Спрашивал о тебе. – Лоретта прочистила горло. – А Джоани здесь осталась.

– Джоани Такер?

– Теперь она Джоани Найт. Три года назад вышла замуж за Джека Найта-младшего. У них чудесный ребенок.

– Джоани, – пробормотала Ванесса. Джоани Такер была ее лучшей подругой с тех пор, как она себя помнила, – ее наперсницей, которой плакалась в жилетку, ее сообщницей в проделках. – У нее ребенок…

– Да, девочка Лара. Они живут на ферме неподалеку. Вот она обрадуется, если ты приедешь.

– Наверное. – Впервые за целый день у Ванессы проснулись какие-то чувства. – Я, пожалуй, съезжу к ней. А ее родители? Как они поживают?

– Эмили уж восемь лет как умерла.

– Ой… – Эмили Такер была лучшей подругой матери, как Джоани была ее лучшей подругой. – Извини.

Лоретта потупилась, глядя на свои руки.

– Мне до сих пор ее не хватает.

– Женщины добрее ее я не знала. Жаль, что… – Она не договорила, понимая, что время сожалений прошло. – А доктор Такер? Как он?

– Неплохо. – Лоретта заморгала, прогоняя слезы. – Дети, работа… В общем, он справился. Он тоже будет рад видеть тебя, Ван.

Ванесса и не помнила, когда ее в последний раз так называли, и это ее даже тронуло.

– Он все так же принимает у себя дома?

– Конечно. А ты совсем ничего не ешь.