Со вздохом она склонилась над Саймоном.
– Сегодня мы должны попрощаться, Саймон. На всякий случай. Я, наверное, буду далеко, когда… когда…
Мейси не закончила фразу, вперила взгляд в пару сцепленных рук.
Пятнадцать минут спустя она покинула стены госпиталя и поспешила сесть в автомобиль. Вцепилась в руль, опустила голову на руки, закрыла глаза.
Так она сидела несколько минут. Вдруг в автомобильное стекло резко постучали.
– Присцилла! Ты-то что здесь делаешь?
Мейси распахнула дверцу, выскочила, повисла у подруги на шее.
Присцилла обняла Мейси и почти сразу отстранила, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Родная моя, как тебе сейчас плохо. В смысле, нам всем плохо – всем, кто знал Саймона. Я-то его с детства помню. Но ты – ты его любила.
Мейси только головой покачала и нашарила платок в кармане плаща.
– Я в порядке, Прис. Но зачем приехала ты?
– Не за чем, а за кем. За тобой, конечно. Ты же навещаешь Саймона по воскресеньям, вот я и поймала такси. Видишь, я не ошиблась. Вот он, миниатюрный «Эм-Джи», а вот она – моя Мейси. Слушай, поехали в Ричмонд. Надо перекусить.
– А к Саймону ты разве не зайдешь?
– Нет, – качнула головой Присцилла. – Не могу, и все тут. Саймон, которого я знала, погиб в семнадцатом.
Присцилла обошла машину, уселась на пассажирское сиденье.
– Ну, поехали скорей. Мне и так в этом твоем спичечном коробке находиться – сущая пытка.
Следуя указаниям Присциллы, Мейси доехала до гостиницы у подножия холма, возле реки. Из гостиничного ресторана открывался отличный вид на воду. Официант провел подруг к столику на двоих. Столик помещался в уголке, предоставлял обзор сразу в двух направлениях.
– Мне, пожалуйста, джин с тоником. Джина побольше, тоника поменьше.
Делая заказ, Присцилла стягивала перчатки – методично, с каждого пальца по очереди.
– А мне имбирный эль, будьте добры, – сказала Мейси.
Подруги изучили меню, определились с едой. Каждая откинулась на спинку стула.
– Тебе нужно выпить, Мейси.
Мейси покачала головой:
– Ни в коем случае. Меньше всего я хочу топить горе в стакане.
– Алкоголь помогает снять напряжение.
– А мне, Прис, напряжение как раз необходимо.
Появился официант с напитками, Мейси сказала: «Благодарю». Присцилла дождалась, пока официант уйдет, достала из сумочки серебряный портсигар и зажигалку.
– Ну что, понервируем старых клуш?
– По-моему, сейчас курящая женщина уже никого не нервирует.
– А жаль.
– Как мальчики? – спросила Мейси.
Присцилла закатила глаза:
– Меня вызвали в школу. Завтра пойду. Моих лягушат отчисляют.
– Опять драка?
– Да. Но самое скверное – мальчики не хотят, чтобы мамочка с папочкой их выручали. Это у них считается трусостью.
– Все так серьезно?
– Судя по письмам, которые я получаю, все ужасно. Многие на моем месте скажут, это ерунда, потасовки укрепляют характер, нельзя менять школу из-за подобных мелочей – иначе мальчишки не смогут сопротивляться жизненным бурям. Но мы с Дугласом – правда, он все еще во Франции – считаем, у наших детей будет уйма шансов научиться мужеству. Пускай сначала вырастут. – Присцилла со вздохом покачала головой. – Не знаю, может, я всему виной. На войне я помогала собирать трупы ребят всего несколькими годами старше Тимоти Питера. Наверное, поэтому не могу видеть, как мои мальчики дерутся; поэтому так бурно реагирую на каждую их ссадину.
Присцилла выпустила колечко дыма и стряхнула пепел в хрустальную пепельницу.
– В смысле, когда они друг друга в детской мутузят, я не напрягаюсь. Но вот когда их третируют за непохожесть на остальных, картина меняется. Это ужасно жестоко – травить человека только потому, что он – иной. Правда ведь?