– Люнега любит Здирада и хочет, чтобы он к ней посватался, а он даже на неё не смотрит. Мамочка, скажи ему, пусть он возьмёт в жёны!!! Мы тогда с ней совсем сёстрами станем!!!

– Тише, не кричи, отец с братом спят уже, – ответила Избава, чтобы хоть что-то ответить.

«Вот оно!!! Вот где беда подкараулила!» – мысли разметались в голове, – «что же я такое наделала, своими руками дверь открыла и горе впустила, и за стол посадила. Ведь не просто так он на неё не смотрит. Родная она ему, один хлеб ели. Любит он её, вот и смотреть боится. Боги, что же я натворила!!!»

– Нельзя Люнеге быть женой твоего брата – выдохнула Избава, собравшись с силами, – вы ведь все родные. Люнега итак сестра твоя, разве ты знаешь? Не по крови, а по хлебу.

– Как же так…? – Янислава смотрела на мать исподлобья, так словно тот самый хлеб, который, оказывается, роднил их с Люнегой, оказался горьким как полынь.

– Сами Боги так говорят, – к Избаве вернулось самообладание.

В этот момент Янислава готова была обидиться и на Богов, и на мать, и на Здирада. Ну, как же так…? Ведь она уже начала мечтать….

Ничего не сказав, Янислава отложила работу и ушла спать. И, вдоволь выплакав под одеялом свою обиду, крепко уснула.

А Избава всю ночь не сомкнула глаз, а утром, чуть только высинило за окном, пошла к волхву.

Белозер, выслушав мою бабку, покачал головой, посетовал на то, что все нынче хотят перечить Богам, и сказал, что Доля Здирада крепко к нему привязана, и что, сколько бы Избава не пыталась изменить её, ничего не поможет. Так Боги решили. Раз дали такую Долю, значит, так тому и быть.

Не видя тропки, шла моя бабка домой. Не помогло ей имя её. Ведь и к ней её Доля крепко-накрепко привязана.

Время шло, минутами как каплями туша улыбку в глазах Избавы. Теперь уже не она охотилась на несчастье, а оно на неё. И каждый день ждала моя бабка стрелы боли в сердце. И каждый день коварное несчастье посмеивалось где-то за углом и караулило её сыночка. И мучило Избаву неизвестностью. Она и сама не знала, что такого может натворить эта белобровая, но думалось ей – что бы это ни было, будет оно большим горем.

А мир вокруг менялся. И кипел. Во всяком случае, Люнеге, он казался кипящим, сотканным из жужжания веретена, стежков вышивки, переглядок, пересмешек, холодной росы под босыми ногами и её, Люнеги, любви. Любовь её еле-еле умещалась в маленьком сердце. Но было бы ещё ничего, если бы она просто там притаилась до поры до времени. Но нет. На каждое слово и каждый взгляд Здирада любовь начинала рваться из сердца, и оно едва не лопалось. Но всё это было напрасно. Слова все были ничего не значащими, а взгляды – пустыми.

Сколько раз искала она встречи со Здирадом, сколько раз хотела рассказать ему о том, что твориться у неё на сердце. Рассказать и не мучиться этой серой и тягучей неизвестностью. Но вот тут-то и ложилась ей поперёк дороги гордость. Спотыкалась Люнега и молчала. А когда принесла ей Янислава новость о том, что не судьба ей быть женой Здирада, тут ей и вовсе невмоготу стало. Боги, Боги, что же вы такие неправильные заветы-то дали, что житья от них никакого нет…?

Неизвестность эта, что мучила и Избаву, и врага её, была как плод – в конце концов, перезрела и упала.

Упала ранним утром, когда Здибор с Избавой и детьми сидели за столом и решали важное дело – когда Здирад жениться собирается. Мать с сестрой смотрели на него затаив дыхание, а отец хмурился – долго ещё первенец будет до полночи по посиделкам мотаться?

– Да скоро, скоро, – хмурился в ответ Здирад.

– Да ты скажи хоть к кому свататься будешь? – голос Здибора становился громче с каждым словом.