Но, как известно, расскажи Господу о своих планах, и он посмеется…

Все на месте и никаких перемен.

Первый Катин роман случился в двадцать лет. «Поздновато, – веселилась Верка. – Ты у нас девушка с задержкой развития».

Очень смешно. В двадцать лет Катя познакомилась с Кириллом.

Кирилл выглядел настоящим мачо – автогонщик, музыкант и к тому же врач-хирург. Среднего роста, коренастый, спортивный, с простым, но симпатичным лицом.

В начале их с Катей романа Кирилл разводился с женой.

Катя не спрашивала почему. Она вообще робела в его присутствии. Взрослый, сильный, серьезный, с большим жизненным опытом. Кто она рядом с ним? Мамина дочка, студенточка, девочка-мышка.

Роман был красивым – гоняли на его огромном красном мотоцикле по Подмосковью. Катя зажмуривала глаза, но не признавалась, что ей страшно. Останавливались в лесу или в чистом поле, снимали шлемы и целовались. До одури целовались, до окровавленных губ.

Катино грехопадение было весьма романтичным и по-киношному красивым – на поле, в стогу еще свежего, сыроватого, ароматного сена. Кирилл не говорил о любви, не обещал жениться и, если честно, вообще ничего не обещал.

Намотались они в то лето будь здоров – Карелия, Крым, Вологда.

И все было классно. Так классно, что Катя боялась подумать о будущем.

С Кириллом было здорово, и она была влюблена – что еще надо? Особенно когда тебе двадцать.

Но лето кончилось, кончились и каникулы, и затяжной отпуск Кирилла. Наступила осень – пора слез, как говорила мама.

Уже в сентябре зарядили дожди, а бабье лето было коротким как никогда – дня четыре, не больше.

И встречи их стали редкими и совершенно другими, совсем не такими, как на бескрайних просторах, на берегах голубых неподвижных озер или стремительных речек, на узких горных тропинках или на теплых, пахнувших хвоей пригорках в карельском лесу.

Москва не приняла их любовь. Она враждебно смотрела глазницами темных окон, пустыми холодными бульварами, шумными, кишащими машинами улицами, несметными толпами народа.

Они встречались в чужих, случайных квартирах, ложились на чужие простыни, и все это было слишком поспешно, коротко и немного деловито, как будто хотели поставить галочку.

Кирилл все время спешил – на дежурство, к другу, на репетицию. А ей хотелось уснуть в его объятиях, на его груди, и ощущать его тело и его запах, дышать его кожей и волосами. За лето она так привыкла…

Но они торопливо одевались, быстро и халтурно прибирались и покидали неуютное чужое жилье.

В гостиницах было еще хуже и еще противнее. После этих встреч Катя всегда плакала. Все должно быть не так! Совсем не так, она это знает! И все эти дурацкие отговорки, все эти идиотские поводы, вся эта спешка, соитие, собачья свадьба. Ужасно.

Ей хотелось бродить с ним по улицам, целоваться на последнем ряду в кинотеатре. Сходить в театр. В гости, да, именно в гости – к его или ее маме, к его друзьям.

Но нет, ничего этого не было. Только эти квартиры с чужой мебелью и чужими запахами.

– Как твой развод? – однажды спросила она. – Он закончился?

Кажется, он разозлился:

– В процессе, – коротко бросил он. – И вообще – не заморачивайся! Есть бывшая жена, наши с ней отношения и наш развод. И есть ты, девочка Катя. И это две параллельные, непересекающиеся истории. Ты меня поняла?

Катя кивнула. Только ничего она не поняла. Ни-че-го!

Понятно, что параллельные. Но кто она, девочка Катя, для него? Какое место она занимает в его жизни? Случайная подружка для секса? Девочка на несколько встреч? Летняя попутчица? Молчаливая, тихая, неопытная, влюбленная? И вообще – что она знает о нем? Он ничего не рассказывает.