, возглавлявшему группу математиков, которые занимались рассекречиванием кода «Enigma». Именно там она познакомилась с мистером Иглтоном. Миссис Иглтон рассказала мне довольно много забавных историй военного времени, а также подробности знаменитого отравления Тьюринга. Но с тех пор как они обосновались в Оксфорде, сообщила мне хозяйка дома, она больше не разгадывает кроссворды, теперь ее интересует только скраббл, и они с приятелями часто играют в эту игру. Она решительно двинула свое кресло-коляску к низкому столику и поманила меня за собой, предупредив, что собирать тарелки не надо – об этом, вернувшись из театра, позаботится Бет. И тут я с тоской заметил, что она достает из ящика дощечку для игры в скраббл и кладет перед собой. Я не мог сказать нет. И таким образом остаток моего первого вечера в Англии я провел, с трудом составляя английские слова и сидя напротив этой почти что исторической старухи, которая после двух-трех ходов смеялась как девочка, сумев использовать сразу все свои фишки.

Глава 2

На следующий день я отправился в Институт математики, где мне выделили стол в комнате для visitors[3] и вручили магнитную карточку, с помощью которой я мог в любое – даже неурочное – время попасть в библиотеку. В комнате у меня был лишь один сосед – русский по фамилии Подоров. Мы с ним обменялись короткими приветствиями и не более того. Он сгорбившись шагал туда-сюда, иногда наклонялся над своим столом, чтобы записать какую-то формулу в большую тетрадь в твердом переплете, напоминающую книгу псалмов, и каждые полчаса выходил покурить в маленький внутренний дворик, вымощенный плиткой. Дворик располагался под нашими окнами.

Через неделю состоялась моя первая встреча с Эмили Бронсон. Это была миниатюрная женщина с очень прямыми и совсем седыми волосами, заколотыми над ушами, как у школьницы, заколками-крокодильчиками. Она приезжала в Институт на слишком большом для нее велосипеде с прикрепленной у руля корзинкой – там лежали книги и завтрак. Она напоминала монахиню, казалась тихой и робкой, но вскоре я обнаружил, как часто она пускает в ход язвительный и острый юмор. При всей своей внешней скромности Эмили не смогла скрыть удовольствия, когда узнала, что название моей диссертации звучит следующим образом : «Пространства Бронсон». Во время нашей первой встречи она вручила мне для изучения оттиски двух своих последних papers[4], а также кучу всяких книжек, планов и карт Оксфорда, ведь вот-вот начнется новый семестр, подчеркнула она, и у меня останется гораздо меньше свободного времени для прогулок и экскурсий. Затем она поинтересовалась, не возникло ли у меня каких-нибудь особых желаний или вдруг мне недостает чего-то, к чему я привык в Буэнос-Айресе. И когда я обмолвился о своем желании снова начать играть в теннис, она улыбнулась как человек, привыкший к куда более экстравагантным просьбам, и заверила меня, что это легко устроить.

Два дня спустя я достал из почтового ящика записку с приглашением на парную встречу в клуб на Марстон-Ферри-роуд. Корты были грунтовыми и располагались в нескольких минутах ходьбы от Канлифф-клоуз. В партнеры мне достались: длиннорукий американец-фотограф Джон с хорошей подачей; Сэмми, канадский биолог, почти что альбинос, энергичный и не знающий усталости; и Лорна, медсестра из больницы Радклиффа, ирландка по происхождению, с рыжеватыми волосами и зелеными обольстительными глазами.

Я был счастлив, снова ступив на кирпичную крошку, но к этому добавилось неожиданное удовольствие: по другую сторону сетки я видел девушку, которая была не только изумительно хороша собой, но еще и обладала уверенным и изящным ударом с задней линии и отбивала все мои удары от сетки. Мы сыграли три сета и поменялись парами, так что теперь мы с Лорной составили жизнерадостный, но грозный дуэт. Всю следующую неделю я считал дни до нового матча, а потом считал минуты до того момента, когда она снова окажется рядом со мной.