Заговорщицки округлив глаза, мать проворно покинула Пушкина, поглощённого просмотром дискредитировавшей его телепередачи, и, придерживая шуршащие при ходьбе юбки, подошла к младшему сыну.

– Маман, будь так любезна: отвлеки Сашку каким-нибудь разговором хотя бы на пару минут… – без каких-либо комментариев, шепотом попросил её о соучастии в своих коварных планах Александр.

– Если это тебе необходимо, то сделаю всё, что скажешь! – придав лицу испуганно озабоченное выражение, тут же согласилась выполнить его просьбу мать, с опаской поглядывая на кухонную дверь, за которой Пушкин громко ругал телевизионного диктора, в негодовании, то и дело, ударяя кулаком по столу.

– Телевизор, что ли, посмотрите… Или позвоните кому-нибудь, – чтобы он вдруг не бросился в свою комнату… – подсказал матери практический совет Александр, небрежно и мягко подталкивая её к кухонной двери.

– Постараюсь, постараюсь, не беспокойся! – с суетливой заботой собралась выполнить распоряжение любимого чада мать. Но, сделав уже шаг к двери, обернувшись к Александру лицом, возмущённо добавила: “Смотри, какой негодяй: уж и от церкви его порицают, и подруга отвернулась, и работы его не принимают, а он всё шумит и противоречит! Подумать только: продолжатель знаменитой фамилии – и так себя ведёт… позор!”

Но Александр-младший лишь отмахнулся от эмоциональных её возмущений, и, мягко подтолкнув мать в спину ещё раз, поспешил проникнуть в комнату Пушкина, краснея лицом и пылая жаром настроившегося на риск тела.

В знакомой уже нашему майору комнате, среди неизменного багряного полумрака, не дожидаясь, пока глаза его привыкнут к сей порочной темени, Александр тут же ринулся в тот угол, с подпиленным плинтусом, где спрятал накануне, ставшую причиной трагедии видеокамеру.

Благодаря мгновение за предоставленный скоротечный шанс, он протянул уж руку, чтобы схватиться за деревянную заслонку своего хитроумного и таинственного хранилища предмета раздора, как вдруг неожиданно наткнулся локтем на, совершенно неразличимое при тусклом свете громадное стекло, приготовленное Пушкиным под картинную раму.

Рука Александра мгновенно онемела, тело бросило в жар, от смешавшейся в одном потоке артериальной и венозной крови, брызнувшей прямо в лицо. От неожиданности, шока и боли, одновременно обрушившихся на ладное его тело, Александр громко вскрикнул, перепугав и раздавшимся одновременно звоном битого стекла не только домочадцев, отделённых в сей миг одной лишь кирпичной стеной, но даже и майора, хоть и противящегося его коварным затеям, но неизбежно вынужденного сопереживать происходящее с заключившей его дух плотью, в полной мере всех сопутствующих ощущений боли, испуга и страха.

Когда старший брат и мать, переполошённые и оторвавшиеся от возникшего на почве телевизионного скандала спора, ворвались в комнату, Александр лежал уже на полу, заливая своей кровью, так и не опустошенный от видеокамеры тайник в плинтусе.

Тело его, с негодующей душой майора внутри, негодующей за невозможность видеть происходящее через захлопнувшиеся веки, тут же перенесли в другую комнату. А сам Пушкин, тем временем, вовлёкся в новый спор с матерью. Но предмет спора, на сей раз, касался того, какой жуткий вид имеет его комната-мастерская, лишённая хоть какого-нибудь приличного освещения.

Взглянуть на свет вновь, через открывшиеся после несколько минутного бессознательного забвения Александра глаза, майор смог лишь минуя томление в темноте отключившегося от жизни тела юноши. Он увидел, что находится в той комнате, где ещё не бывал прежде, в комнате, украшенной розовыми кружевами, фарфоровыми статуэтками, изображающими лирические сцены с участием персонажей эпохи ренессанса прошлого тысячелетия, да золотистым шёлком, вместо клеемых поверх стен в современном обыкновении обоев.