2.

      …Сражение затихало. В невысокой степной траве, пожухлой от нестерпимого зноя, который уже день щедро изливаемого на землю лучезарным оком верховного божества Нин-Нгирсу, то тут, то там в разных позах разбросаны тела тех, кому не суждено больше видеть дневное светило. Особенно густо их навалено было у невысокого пригорка, там, где разбойники встретили первый вал лагашской конницы. Как будто гигантская коса одним движением располосовала сражающихся – рядами, а часто и пластами, вповалку друг на друге, вперемешку с убитыми лошадьми лежали еще сжимающие мечи и кистени разбойники и солдаты.

Еще утром «вольная армия» Гардиса, как он называл свою разбойничью ватагу, устроила засаду, надеясь на богатую добычу. Четыре дня назад подкупленный содержатель таверны донес о большом караване, добирающемся в соседний Ниппур. Еще через два дня примчались четверо членов шайки, отправленные ранее в близлежащий город Ларсу сбывать захваченных в набегах лошадей. Захлебываясь от восторга, они живописали про богатство прибывшего каравана, о том, что везет он необычайно редкие и дорогие дары раджи далекой Индии ниппурскому правителю. Караванщики, обычно крайне сдержанные и молчаливые, в преддверии окончания тяжелого пути расслабились под обильные возлияния добротного вина, как нигде умело изготавливаемого в Гирсане, основной статьи гирсанского экспорта в другие города, и дали волю языку. Через день после их прибытия в Ларсу, новую резиденцию номарха Кириониса, правителя нома, расположенную недалеко от границы с Ниппуром, совсем еще новый город, с иголочки, продолжающий бурную застройку, и стар, и млад в нем только и говорили о караване и о его грузе.

Досужие языки поговаривали, что оба правителя то ли находятся в какой-то отдаленной родственной связи, то ли направленный год назад ниппурский посол умудрился оказать индийскому радже какую-то важную услугу. Никто ничего толком не знал, но все сходились в одном – индийский караван чрезвычайно велик и богат. Охрана его достаточно велика числом и надежна. В десятках двухколесных повозок, влекомых лошадьми и чудными горбатыми медленно ступающими верблюдами, под накинутыми сверху покрывалами угадывались многочисленные тюки с товарами. В двух-трех повозках покрывала съехали в сторону, из тюков выглядывали ткани чудеснейших расцветок. Местным модницам оставалось только щелкать языками и завидовать черной завистью дамам ниппурского царского двора, что, впрочем, они и делали. Из какого-то тюка наполовину высовывался большой кувшиноподобный сосуд из чистого золота, покрытый тончайшей резьбой. Караванщики ввиду большой загруженности, видимо, не успевали закрывать товары от постороннего взгляда.

Караван разместился сразу в четырех рядом стоящих огромных постоялых дворах. Охрана его бдительно следила, чтобы посторонние не подходили близко к повозкам. Но вездесущие мальчишки все-таки ухитрялись пробираться поближе и жадно внимали охранникам, рассказывающим друг другу такие дорожные приключения, от которых мальчишечьи сердца сжимались от смеси ужаса и восхищения. Мальчишечьи рассказы дополняли таинственно-сказочный ореол, сложившийся вокруг богатства каравана. На большой отдых в городе перед последними переходами до столицы соседнего государства караванщики отвели четыре дня.

3.

По крайней мере три из этих четырех дней затратил Гардис на подготовку к нападению.

Ранее он был приемным сыном небогатого торговца домашней утварью Шинея. Выше среднего роста, с развитыми мышцами, Гардис был очень силен. Мог запросто сломать толстый деревянный брус или скатать в трубку тарелку, сделанную из серебра. Многие девушки находили его даже привлекательным: темные, почти черные глаза, нос с небольшой горбинкой; резко очерченный подбородок с ямкой посередине придавал его немного вытянутому лицу выражение какой-то затаенной внутренней силы. Волосы, как ни странно, были прямыми и длинными, почти белыми со странным голубоватым отливом, не встречающимся нигде в этой местности. Обычно он захватывал их пучком на затылке. От левой брови вверх лоб пересекал шрам, похожий на заживший след удара мечом. Шрам этот уже был, когда младенца Гардиса впервые узрел народ, и все долго недоумевали – у кого это рука поднялась ударить мечом неповинное дитя?