Татьяна убежала на работу, а Ольга пошла будить заспавшуюся дочку.

После завтрака пошли на море. Оно было не очень приветливым – свинцово-серым, даже угрожающим в своем застывшем, ненатуральном спокойствии. Дул довольно холодный ветер, и Иришка замерзла. Еще она была разочарована.

– Мам! Что, море – всегда такое? – все спрашивала она.

Ольга смеялась и успокаивала ее:

– Вот погоди! Наступит тепло, и будешь плескаться, да с каким удовольствием! Меня бабушка не могла из воды выгнать, поверь!

Иришка с недоверием на нее поглядывала и, кажется, впервые не верила.

А вот прогулка по поселку понравилась – Малоречка была поселком зеленым, уютным. Местные с удивлением разглядывали вновь прибывших, вступали в разговоры:

– Кто вы, откуда и чё приехали в такую рань? У кого остановились?

В общем, с этого дня началась их курортная жизнь. Ольга привыкала к ней трудно и долго – по вечерам очень хотелось домой. Скучала по маме и мужу. Но видя, как оживает и расцветает Иришка, тут же приходила в себя – все не зря, не зря! Все она сделала правильно.

Домой звонила через день. Трубку брали то мама, то тетка, то муж. Там было все по-прежнему. У Ирины Степановны, увы, никаких улучшений. Впрочем, их и не ждали – только бы не было отчаянных мук.

Ольга умоляла поставить ее в известность, когда…

Мама торопливо отговаривалась:

– Да-да, разумеется!

Но Ольга чувствовала, что мама лукавит.

Муж почти не разговаривал – отделывался короткими фразами: «Ты все знаешь, Оля. Что тут повторять?»

Она не обижалась – все понимала. Конечно, все понимала! Им там, у постели умирающей, куда хуже, чем ей.

Свекровь умерла через два месяца после их отъезда в Малоречку. Конечно же, от Ольги все скрыли – сказали только после похорон, на следующий день.

Мама на Ольгины упреки ответила:

– А для чего, Оля? Кому теперь это поможет? Да и расходы на билеты. А еще и теребить Иришку! Только вы там попривыкли.

Мама была человеком разумным…

Все так. Только на всю жизнь осталась вина – Ирину Степановну в последний путь она не проводила.

Летом, конечно, стало повеселее, несмотря на наплыв отдыхающих, огромные очереди в магазинах и в общепите, на пляже и просто на улицах. Малоречка ожила, оживилась, словно проснулась, закипела короткая, всего-то на три месяца, бурная жизнь.

На танцплощадках до позднего вечера оглушительно гремела музыка, по ночам слышались крики и смех молодежи, стало живее и веселее. Но и более шумно, грязно. Впрочем, жили они на окраине Малоречки, а вся жизнь проходила в так называемом центре. Да и спать укладывались рано – у них своя жизнь, свой распорядок. В кафе и на танцплощадки они не ходят.

С началом сезона Татьяна принялась худеть, каждое утро с недовольством рассматривая себя в зеркало, хлопая по пышным бедрам. И тут же расстраивалась.

Ольга успокаивала ее:

– Да брось ты, Тань! У тебя все отлично!

Татьяна вздыхала и махала рукой:

– Тебе хорошо говорить! Тощая, как… – задумывалась она, боясь обидеть жиличку. – А мне жизнь надо устраивать, Оль! Ты понимаешь? И времени у меня – с гулькин нос! Лето знаешь как пролетит? Сама не заметишь!

Собой была недовольна, но… Глаза загорались, юбки подкорачивались, а стрелки на глазах становились длиннее и ярче.

Пару раз приходила под утро – шумно и громко раздевалась, что-то роняла, вздыхала, долго ворочалась в постели – слышимость через фанерные стенки была преотличная.

«Только бы никого не приводила домой, – с испугом думала Ольга. – Тогда точно придется съезжать».

Татьяна то веселилась, то впадала в транс – смотрела в одну точку, не ела и не разговаривала. Ольга понимала – очередной отдыхающий сорвался с крючка, снова ничего не сложилось. Но говорливая хозяйка уходила в себя и ничем не делилась. «Да и слава богу! – думала Ольга. – Сама разберется».