– Слушайте, – вздохнул я, сам пребывая в шоке, – ну с кем не бывает. Я оплачу.

– Обязательно. Оформлять будем, Ген, – обратился к товарищу первый.

– Мужики, ну я реально случайно, – сложив ладошки домиком, попытался достучаться до представителей закона.

– Эх, преподаватель, и чему ты учишь молодое поколение? Как воровать накануне праздника?

– Поехали, «герой».

Спасибо, что наручники не достали, а то вообще была бы минута позора.

И, скорее всего, Тим мне этого не простит. Тем более, когда узнает, что мои проблемы плавно стали его.

Хм, интересно, а если споткнуться, упасть и потерять память временно? Прокатило бы? Вдруг обошлось?!

Пока я думал, меня успели затолкать в машину, и я под душевную музыку, доносившуюся из динамиков, направлялся в отделение. Не о таком празднике я мечтал и не с теми, конечно. Эх, Лерка, а все ты виновата, зараза!

– Вы все не так поняли! – поскуливая, цедила в промежутках Лариска, прижимаясь сильнее к моему плечу.

– Товарищи полицейские, ну, пожалуйста, отпустите! – на очередном светофоре попыталась я воззвать к их совести. – Праздники на носу!

– Боитесь, рыбный день пропустите, да?! – усмехнулся водитель.

– К родителям собирались, – вздохнула я обессиленно, понимая, что все впустую.

Они нам не верили и слушать не собирались. И зря мы с Лариской растрачивали на них свое красноречие. Непрошибаемые.

Плакать хотелось от осознания неизбежного. Мало мне неприятностей, теперь еще и это.

Сессию завалила, Горыныч, путающийся постоянно под ногами, и вишенка на торте – привод!

Мама точно будет в шоке, а я так хотела ей доказать, что заслужила доверия и совсем не зря она отпустила меня подальше от дома на учебу.

Я из года в год старалась, грызла гранит науки, всегда и везде почти была первой. А сейчас? Сглазили? Черная полоса?

От досады хотелось кусать локти и орать благим матом, только и это вряд ли бы проняло служивых.

УАЗик трясся на каждой кочке, мы с Лариской дружно подрыгивали на сидении, ударяясь макушками о верх авто. А густая ночь за окном была отражением мрака, что творился в моей душе.

Больно, горько, но деваться некуда.

– Саныч, а может, все-таки… – робко произнес один из них, – пожалеем?

– С ума сошел? Такой куш!

– Да ладно тебе. Молодые, ну пошли по наклонной, с кем не бывает!

– Ты саботаж не устраивай, – пожурил того главный, видимо. – У меня дома три голодных рта, ипотека и недовольная жена. Мне премия позарез нужна!

– Жалко их, – покачал головой наш внезапный заступник.

Мы с Лариской напряглись, в душе болея за защитника, хоть и слабо уже верили в чудеса.

– Жалко… – вздохнул тот… – Мне, может, тоже. У самого соплячка такая растет, – пузатый дядька обернулся на нас. – Ну вот, – раздраженно бросил он через мгновение. – Зачем смуту внес? Молчал бы лучше, умник.

Мы приуныли еще сильнее, походя теперь на бездомных хотят, которых выбросили в мороз на улицу в картонной коробке. Это конечная и нам крышка!

– Носы не вешайте, – желая, наверное, нас приободрить у отдела выдал он. – Не посадят, но протокольчик составят. Совершеннолетние хоть?

– Да, – в унисон пробурчали с Ларкой и поплелись следом.

Шлепая ногами по декабрьской грязи, мы, опустив головы, вошли в теплое помещение. В нос ударил тут же неприятный запах: кофе, перегар, солярка и черт знает, что еще. Но от этого амбре голова стала чугунной словно, ком подступил к горлу и стало невыносимо дурно.

– Не нравится? Вот. А сидела бы дома…

– Мы и сидели вообще-то, – фыркнула я.

– Заметно. Пустырь – это теперь дом? – устроившись в кабинете на стареньких стульях, у одного из которых не было спинки, начали мы свой рассказ.