Данте ждал, прислонившись к стене и не сводя с нее пристального взгляда.

– Во многих роскошных номерах ванна всегда посредине комнаты. – Мэдди отвернулась, но Данте уже заметил, как румянец разлился по ее щекам и шее. – Ничего нового.

– Я прекрасно это понимаю, – мягко сказал Данте. – Это определенно может добавить некую пикантность вечеру. – Он сознательно выделил слово «пикантность». – Но это не то, что я спросил, Мадлен. Я спросил, любишь ли ты смотреть, как люди купаются?

– Я… – начала она снова, затем остановилась, а потом, решительно вздернув подбородок, повернулась и посмотрела на него в упор. Она напоминала прекрасную богиню. – Я должна перед тобой извиниться. Ранее, сегодня днем, я вторглась в личное пространство, и… – Она снова замолчала, ее глаза потемнели. Данте смотрел, очарованный. – Но я на самом деле не собираюсь извиняться. Ты купался на общественном пляже. Любой мог тебя видеть. Если кто и должен просить прощения, то именно ты: за попытку меня смутить.

Данте замер, она была права, он пытался сбить ее с толку. Зачем? Из-за острых ощущений, которые пронзили его, когда он понял, что она наблюдает за ним. Что она увлечена этим наблюдением.

Он был ее работодателем. Имел власть над ней. Ему запрещено заниматься подобными играми.

– Прошу прощения. Ты права. Это не правильно, и это больше не повторится. Спасибо за экскурсию, синьорина, наслаждайся своим вечером. – И, кивнув, Данте повернулся и ушел, поклявшись в душе, что отныне любое взаимодействие с Мадлен Фицрой будет только по работе и очень кратким. Замок большой, им нет никакой необходимости взаимодействовать друг с другом.

Данте выглянул в окно. Озеро было спокойным, солнце отражалось в танцующих бликах на воде. Горы величественно возвышались. Он почувствовал знакомую смесь тоски и отвращения в груди. Когда-то замок был его домом, местом, которое он любил больше всего. Больше, чем кто-либо. Теперь же это место было постоянным напоминанием о его неудавшемся браке.

Данте решительно повернулся к экрану своего компьютера, но, когда он сделал это, его взгляд упал на фотографию, стоящую на столе. Черно-белый портрет молодой женщины с ребенком на руках. Виолетта с новорожденной Адрианой.

Если бы трагедия касалась только Данте, то все фотографии Виолетты были бы уничтожены на следующий день после ее похорон, но он понимал, что его дочери нужно расти, помня мать, видеть ее лицо, слышать ее имя. Поэтому он стиснул зубы и продолжал хранить снимки и портреты Виолетты на стенах в замке и в Риме. И если чувствовал горечь вины и отвращение к себе, то разве не этого он заслуживал?

Он не мог сожалеть о браке, который принес ему дочь, но он готов был отругать себя за то, что увлекся лишь внешностью женщины, не узнав ее истинную суть.

Если бы Данте был старше и мудрее, то потрудился бы заглянуть под маску и увидел бы все то, чего хотела Виолетта: титул и замок. Ей было скучно. Данте слишком много работал и всегда был слишком далеко. Он думал, что материнство успокоит ее и остепенит. Но он трагически ошибся.

Какой же он был глупый и слепой. Он никогда больше не повторит эту же ошибку.

Трагедия заключалась в том, что он действительно был очарован ее внешностью.

– Какого дьявола, – пробормотал Данте. Был прекрасный летний день, где-то в замке играла его дочь. Работа могла подождать. Особенно в выходной день. Он наконец-то выучил этот урок. Но когда Данте уже был готов встать, на экране его компьютера загорелся значок, что ему поступил видеозвонок.

Данте замер, а потом неохотно нажал «принять». Только несколько человек имели его контакт. Это могло быть что-то важное.