— Алёна Владимировна, — окликает Ковалёву какая-то девушка. — Урок начнется через пять минут. Там приехала комиссия. Все ждут только вас.

Алёна переводит на меня взгляд.

— Позже поговорим. Мне нужно идти.

— После тренировки? — настаиваю я.

— Не знаю. Но лучше оставь меня в покое. Ты ошибаешься, Ян.

Я сжимаю челюсти и медленно выдыхаю, отпуская тонкое запястье. Не хочу давать Алёне время на размышления. Хотя для меня и так очевидно по ее реакции, что она потрясена услышанным. Но почему тогда отрицает мои предположения?

Расстегиваю две верхние пуговицы на рубашке и тру ладонью шею. С каждым разом становится все больше не по себе от новостей, которые я узнаю. Не жизнь, а американские горки.

Немного успокоившись, иду в зал, где у Алёны начинается урок. В помещении полно детей. Ласка и пацаненок стоят в углу. Мелкий держится здоровой рукой за гипс и не сводит с матери влюбленных глаз. С виду на самом деле ее копия. Черноволосый, черноглазый. И характер такой же. Даже хмурится, как она. Может, есть что-то и мое, но точно не Слуцкого. От одной мысли, что он отец этого парня, — внутренности выжигает. Пусть окажется, что не он!

Я перевожу взгляд на Ковалёву. Она бледная, движения заторможенные. В зале душно, кондиционеры не работают. Так специально задумано? Чтобы дети не простыли?

Час, в течение которого Алёна ведет урок, кажется мне вечностью. Ласка с пацаном выходят из зала минут через двадцать после начала. Я провожаю их долгим взглядом, задерживаясь на ребенке. Гоняю по кругу одну и ту же мысль: мой или нет? Может, я с ума схожу?

Закончив урок, Алёна идет к окну. Дети обступают ее, задают вопросы, кто-то жаждет внимания и похвалы. Я наблюдаю за Ковалёвой, сложив руки на груди. У Алёны уставший и расстроенный вид. Глаза выдают, как ей сейчас плохо. Хотя она всячески старается не показывать этого.

Глубоко внутри больно царапает от воспоминаний, как дико я бесился из-за того, что Алёна закинула меня везде в черный список и резко обрубила общение, когда я уехал в ту командировку. А чуть позднее Гончаров доложил, что автомобильный салон, который вернули Слуцкому, чтобы он исчез с горизонтов Шипиевой, каким-то образом оказался переписан на нее. И копии двух билетов за границу, купленных на их имена, легли на мой стол.

Я сначала не поверил. Но, ознакомившись с документами и поговорив с Алёной, понял, что это действительно так. Она выбрала бывшего любовника и деньги, плюнув мне в душу. Все остальное на тот момент больше не имело значения. Несколько дней подряд я вымещал эмоции и злость на груше, разбив костяшки до мяса, а потом… пустота. Сплошное черное безликое пятно. Сейчас примерно те же чувства поднимаются из глубин, когда Алёна меня отталкивает и сбегает, проявляя напускное безразличие.

Не обращая на меня внимания, Ковалёва идет в раздевалку. Я направляюсь следом, рассматривая ее женственную фигуру. В голове не укладывается, что Алёна ходила несколько месяцев с животом, а теперь мама трехлетнего мальчика.

Она скрывается за дверью, а я остаюсь ждать снаружи. Проходит десять минут, пятнадцать. Я не в состоянии обуздать мучительное желание к ней зайти. Приоткрыв дверь, заглядываю в помещение. Ковалёва с закрытыми глазами сидит на скамейке, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышит.

Я свожу брови и тихо приближаюсь. Умом понимаю, что лучше оставить Алёну в покое и дать ей время переварить информацию. Что нельзя сейчас давить. А на деле не хочу ждать ни минуты.

— Алёна, — окликаю ее.

Ковалёва вздрагивает и открывает глаза. Они такие же безжизненные, как и в моих снах. Дежавю, ей-богу...