«Вот уж спасибо, Лассе, удружил!»

Лечебная физкультура была единственным занятием, всегда долгожданным. А всё из-за чудесного физиотерапевта Северина Зеленко, который занимался со мной ещё в больнице. Он требовал от меня слишком многого. Иногда после наших встреч я чувствовал себя как выжатый лимон, но Северин был единственным, кто с самого начала вселил в меня веру в то, что в один прекрасный день я снова смогу заниматься паркуром. Как раз благодаря тому, что он не относился ко мне как к хрустальной вазе, я очень любил наши встречи.

Мне очень хотелось объяснить родителям, почему меня так заинтересовала эта надпись на могильной плите, но это взволновало бы их ещё больше. И испугало. Я сам до сих пор не мог успокоиться, когда вспоминал позапрошлую ночь.

Я проснулся в три часа и не сразу вспомнил, что нахожусь дома, в собственной постели, а не в реанимационной палате. Несколько минут я просто испытывал невероятный прилив благодарности. В реанимации мне никогда не удавалось побыть одному в комнате: кто-то из пациентов всё время звал медсестру, всю ночь из коридора доносились шаги и крики. Как же чудесно просто побыть в тишине! А какой прекрасный здесь запах свежего белья с лёгким ароматом лаванды. Одним словом, просто запах дома.

Ромашка свернулась у изножья кровати, словно я никуда не отлучался. Когда я осторожно сел, она замурлыкала.

Мама с папой настояли, чтобы дверь их спальни ночью оставалась открытой на тот случай, если мне понадобится помощь. Кроме того, они установили на тумбочке возле кровати звонок. Такой можно увидеть на стойках регистрации в гостинице, по крайней мере в фильмах. Если хлопнуть по нему рукой, он начинал так жутко дребезжать, что вполне способен был бы разбудить медведя во время зимней спячки. Я убедил родителей, что в больнице ковылял до туалета и обратно без посторонней помощи. Но они бы наверняка тут же прибежали, если бы услышали, что я встал с кровати.

Я подождал, пока мозг остановит карусель, которую он запустил перед моими глазами, и как можно тише перебрался с кровати на стул рядом с письменным столом.

Свет я решил не включать.

Скользя по ковру на стуле, я медленно продвигался к двери, затем ухватился за дверную раму и привстал. Продвинул стул через порог и так постепенно «доехал» до ванной. Этот способ я освоил в совершенстве. И в отличие от ковыляния на идиотских костылях, так меня никто не слышал.

Перемещался я с таким трудом даже не из-за множественных переломов правой стопы, а потому что у меня всё время кружилась голова и левая сторона тела до сих пор была не очень-то дееспособной. Если не сосредотачиваться на движении, моя левая нога просто отгибалась в сторону или застывала, будто я напрочь разучился ходить. В таком состоянии рассказы о том, что когда-нибудь я снова буду бегать или делать сложные трюки, казались настоящей сказкой, но Северин каждый раз уверял меня, что я делаю большие успехи. Мне и самому так казалось. Несколько недель назад я и представить себе не мог, что смогу самостоятельно садиться, а вот сегодня дошёл до туалета без посторонней помощи. Какой прогресс! Разве что немножко зашатался на обратном пути, но тут же это почувствовал и смог удержать равновесие. Я даже испытал особое чувство гордости, когда снова оказался за письменным столом. От напряжения на лбу выступили капли пота, но я почти не запыхался. Упорные тренировки не прошли впустую.

Впервые за несколько недель у меня зародилась надежда, что действительно всё может закончиться хорошо. Я был дома. С каждым днём у меня получалось всё больше. Правда, из кустов и деревьев до сих пор выглядывали лица, но теперь они казались знакомыми, будто я просто забыл, что они были там всегда.