Вероятно, большинство моих коллег считают свой образ мышления и поведения вполне нормальным или, как говорят психологи, нейротипичным. Кстати, у меня самого нет официального диагноза, хотя для всех окружающих его наличие очевидно. Я не проходил ни одного официального обследования: в мои школьные годы их просто не проводили. Тогда никто не задумывался об СДВГ или РАС, и даже на более очевидные проблемы вроде дальтонизма никто не обращал внимания. Впервые я с этим столкнулся в первом классе. До сих пор помню, как сидел в третьем ряду где-то посередине кабинета. Учитель подошел ко мне сзади и громко поинтересовался, почему я не переписал заголовок с доски. «Но на доске нет заголовка!» – оправдывался я. За свое непослушание я получил щелчок по уху. И не понял за что, потому что и правда ничего не видел. Красный мел для меня сливался с зеленой доской. Через несколько лет меня выгнали из класса за то, что на уроке французского языка я перевел не красный текст, как меня просили, а зеленый. Учительница увидела в этом попытку протеста. Что я в принципе могу понять, потому что протестовать мне свойственно. Но, как правило, по более важным вопросам.

Короче говоря, не все воспринимали мои особенности положительно. Хотя в детском саду была воспитательница, которая задолго до того, как все поняли, что у меня цветовая слепота, не без гордости сказала моей маме: «Миссис Ампе, мне кажется, ваш сын вырастет очень творческим человеком. Он рисует зеленые деревья с коричневыми листьями». Для одних я был бунтарем, для других – креативным ребенком. Впрочем, в обоих случаях я был просто дальтоником.

Кстати, креативным меня называли не только из-за особого восприятия цветов. Окружающие довольно рано стали замечать, что я смотрю на мир иначе. Отчасти по необходимости, ведь я левша. Попробуйте подписать документ в отделении банка, когда ручка прикреплена к правой стороне стойки очень короткой цепочкой. Можно пару раз проверить металл на эластичность, но в итоге придется подключить смекалку. Либо переделать подпись в вертикальный вариант, либо сложить из листа оригами. Это и есть творчество по необходимости – постоянная тренировка так называемого подвижного интеллекта, который позволяет гибко мыслить и решать проблемы.

Но за ним может скрываться нечто большее. Сегодня мне бы диагностировали РАС, плюс у меня явные признаки СДВГ, тревожного расстройства, а возможно, и легкая форма дислексии. И уж точно я в спектре РАС. Именно благодаря моему сыну, у которого было диагностировано РАС (расстройство аутистического спектра), я внезапно осознал, что у меня тоже может быть какая-то форма аутизма. Во время тестирования, предшествовавшего его диагнозу, моя жена направила мне список симптомов РАС. Без каких-либо объяснений. Прочитав первый абзац, я уже все понял. Все это мне было настолько знакомо, что доходило до смешного: отличное чувство языка и умение придумывать каламбуры, острое внимание к деталям, визуальный тип мышления, высокоразвитая долговременная память, повышенная чувствительность к раздражителям и сниженная чувствительность к чужим эмоциям. Последнее, в частности, преследовало меня уже долгое время, но я все не мог осознать, в чем дело.

Мои подозрения сразу же подтвердили онлайн-тесты – не ставившие диагнозов, но и не оставляющие сомнений. Было ясно, что у меня довольно много признаков аутизма. Это открытие принесло облегчение, вот так вдруг объяснив причины нестандартного мировоззрения, креативности, трудностей в общении. Оно меня успокоило еще и потому, что я осознал, что моя креативность не зависит от внешних стимулов. Это мое естественное состояние.