Ввиду псевдосурового научного характера нейроисследований в последнее время снова могут обрести актуальность тезисы, бывшие какое-то время непопулярными. Например, о том, что женщины и мужчины очень разные. И эта разница – обычно в ущерб женщине – тесно связана с особенностями их мозга. Для этой особой формы нейроавторитаризма уже принят термин «нейросексизм». Обвинение: древние гендерные предрассудки обретут новое звучание благодаря «МРТ-пятнологии» и красочным изображениям мозга. Клише «эмоциональная женщина – рациональный мужчина» снова вошло в употребление. В частности, психолог Саймон Барон-Коэн из Кембриджского университета уверенно отстаивает точку зрения, что женский мозг рассчитан на эмоциональный анализ, а мужской – на понимание систем[81]. Корделия Файн, когнитивный психолог, критикующая нейронауки с точки зрения феминизма, говорит в своей книге «Гендерное безумие»[82] об «огромных интеллектуальных скачках», сделанных в нейроисследованиях для перехода от «анализа сомнительных характеристик мозга» к утверждениям о гендерно-типичном поведении.

Принцип стар, новы лишь методы. Происхождение нейросексизма автор возводит к XIX веку. Анатомия мозга использовалась в политике еще 100 лет назад для ограничения женщин в праве получения высшего образования и праве голоса. Файн повествует об известном американском неврологе Чарльзе Дейне, который в 1915 году на основании шести различий центральной нервной системы мужчин и женщин доказывал, что женщины не имеют необходимого интеллекта для работы в правительстве и занятий политикой[83]. Далее психолог задается вопросом, так ли существенно то, что происходит сегодня, отличается от утверждений ученых викторианской эпохи. Тот факт, что грубые исследовательские методы заменены современными сканерами мозга, не означает, что интерпретация результатов стала более достоверной. Несомненно лишь то, что сексизм, замаскированный под науку, остается признан обществом.

В чисто календарном смысле «десятилетие мозга» давно закончилось. Но даже через десятилетие после «десятилетия мозга» нейронаучный бум едва ли подошел к своему завершению. На научных конференциях весь XXI век уже провозглашен «столетием мозга»[84]. Подобно «гену», ставшему «центральной организующей темой биологии XX века»[85], в нашем веке соответствующее положение, по-видимому, займет мозг. Исследования мозга уже давно стали ключевой наукой, и нередко слышны утверждения, что другие дисциплины должны ориентироваться на их естественнонаучные результаты. Почему все произошло именно так, кратко суммируют Эва Хесс и Хеннрик Йокейт в эссе «Нейрокапитализм»: «Основа, импульс и обещание этого притязания [нейронауки] – это их основной принцип, что все человеческое поведение регулируется закономерностями активности нервных клеток и способом их организации в мозге»[86].

Можно говорить даже о настоящем нейровысокомерии, когда, скажем, психолог Ханс Маркович и научный журналист Вернер Зифер заявляют о своей способности точно различать настоящую и ненастоящую науку. В своей ставшей классикой книге «Место происшествия – мозг», посвященной нейрокриминалистике, они сообщают читателю: «Конечно, вы можете игнорировать результаты естественнонаучных исследований и рассматривать право и исследования мозга как самостоятельные дисциплины. Судопроизводство основано на суевериях, а также, в крайних случаях, на житейской психологии»[87]. Многим юристам, читавшим книгу, скорее всего, было неприятно увидеть себя поднявшимися чуть выше уровня психологии домохозяек. В то время как нейронауки разрываются от самонадеянности и охотно культивируют свою мировоззренческую значимость