«Беги, Нэнси! – скомандовал я не задумываясь. – За тобой гонится тигр. Забирайся на те скалы и спасайся». Сбитый с толку собственной вспышкой, я с изумлением наблюдал, как ноги Нэнси начали дрожать, а затем двигаться вверх и вниз, что казалось спонтанной имитацией бега. Все тело затряслось – сначала конвульсивно, затем все более мягко. По мере того как дрожь постепенно утихала (что заняло почти час), на нее накатывало чувство умиротворения, которое, по ее собственным словам, «окутывало теплыми покалывающими волнами». (См. рис. 2.1a и 2.1b.)

Рис. 2.1а показывает порочный круг, в котором страх и неподвижность подпитывают друг друга. Это то, что засасывает нас в «черную дыру» травмы и удерживает там.

Позже Нэнси сообщила: во время сеанса она увидела себя четырехлетним ребенком, который пытается вырваться из рук врачей, а те держат ее, чтобы сделать эфирную анестезию для «обычного» удаления миндалин. По ее словам, это событие было «давно забыто». К моему крайнему изумлению, необычные конвульсии во время сеанса перевернули жизнь Нэнси. Многие симптомы значительно улучшились, а некоторые и вовсе исчезли. Приступ паники во время сеанса был последним. В течение следующих двух лет, вплоть до окончания аспирантуры, симптомы хронической усталости, мигрени и предменструальные симптомы стали значительно легче. Кроме того, она сообщила еще об одном «побочном эффекте» – Нэнси «чувствовала себя живее и счастливее, чем когда-либо».

Рис. 2.1b. Мне удалось вывести Нэнси из состояния неподвижности/страха и гипервозбуждения, позволив ей воссоздать опыт бегства и успешного избавления от потенциальных агрессоров. Для клиентки было важно ощутить переживание бега. Без его внутреннего восприятия этот опыт имеет лишь ограниченную ценность.

То, что позволило Нэнси выбраться из застывшей симптоматической оболочки и вернуться к жизни, было тем же механизмом, что предотвратил развитие моей травмы после аварии. Дрожь, происходившая в спокойном, ободряющем присутствии надежного человека, которой позволили продолжаться до естественного завершения, помогла восстановить равновесие и цельность, а также вырваться из тисков травмы.

Благодаря сфокусированному осознанию и микродвижениям, призванным воспроизвести и завершить наши незавершенные, встроенные инстинктивные защитные действия, мы оба смогли разрядить остаточную «энергию» нервной системы, активированную для выживания. Нэнси пережила долгожданный побег, который хотело совершить тело, когда ее, беззащитную маленькую девочку, удерживали и не давали осуществить желаемое. Словом, мы испытали и воплотили врожденную и могущественную мудрость инстинктивных реакций, мобилизовавшихся, чтобы отразить смертельную опасность.

Осознанное ощущение защитной первобытной силы резко контрастировало с ошеломляющей беспомощностью, охватившей каждого. Основное различие между опытом Нэнси и моим заключалось в том, что мне посчастливилось самостоятельно оказать себе первую помощь, а присутствие женщины-педиатра позволило пресечь в зародыше потенциальные симптомы ПТСР. Нэнси, как и миллионам других, к сожалению, не так повезло. Она долгие годы неоправданно страдала, пока мы не вернулись на короткое время к ее детской операции и не «пересмотрели» тот инцидент в моем кабинете почти двадцать лет спустя[6].

Если бы я не ощутил грубую мускульную силу своих инстинктов самосохранения, контрастирующую с беспомощным состоянием, у меня наверняка развились бы изнурительные симптомы ПТСР, которые так омрачили и искалечили жизнь Нэнси. Я, как и Нэнси, остался бы слишком напуганным, чтобы вновь уверенно чувствовать себя в мире. Точно так же как Нэнси при ретроспекции смогла сбежать от мучителей, мне удалось избежать деструктивных последствий, превентивно «перезагрузив» нервную систему в режиме реального времени.