Годом же раньше по Невскому прошел первый трамвай. Мог бы пройти и раньше, но мешало соглашение с владельцами конки, оформившими в свое время долгоиграющие отношения с властями.
В том же году пустили и автобус. Правда, он назывался иначе – «омнибус-мотор», однако же смысл тот же самый: «Вчера, 4 октября, члены Санкт-Петербургского товарищества автомобильно-омнибусного сообщения совершили под руководством инженера-технолога Иванова пробный рейс на пока единственном в Петербурге омнибус-моторе. Рейс начался с пробега по Невскому проспекту. Весь Невский от Николаевского вокзала до Александровского сада омнибус прошел в 9 минут… Омнибус хорошо маневрировал, обгоняя конки и извозчиков, сворачивая для ломовиков и т.д.»
Спустя месяц рейсы стали регулярными.
Впечатляло железнодорожное агентство, открытое тоже, естественно, на Невском. Владимир Набоков писал: «В железнодорожном агентстве на Невском была выставлена двухаршинная модель коричневого спального вагона: международные составы того времени красились под дубовую обшивку, и эта дивная, тяжелая с виду вещь с медной надписью над окнами далеко превосходила в подробном правдоподобии все мои, хорошие, но явно жестяные и обобщенные, заводные поезда. Мать пробовала ее купить; увы, бельгиец-служащий был неумолим. Во время утренней прогулки с гувернанткой или воспитателем я всегда останавливался и молился на нее. Иметь в таком портативном виде, держать в руках так запросто вагон, который почти каждую осень нас уносил за границу, почти равнялось тому, чтобы быть и машинистом, и пассажиром, и цветными огнями, и пролетающей станцией с неподвижными фигурами, и отшлифованными до шелковистости рельсами, и туннелем в горах. Снаружи сквозь витрину модель была доступнее влюбленному взгляду, чем изнутри магазина, где мешали какие-то плакаты… Можно было разглядеть в проймах ее окон голубую обивку диванчиков, красноватую шлифовку и тисненую кожу внутренних стенок, вделанные в них зеркала, тюльпанообразные лампочки… Широкие окна чередовались с более узкими, то одиночными, то парными. В некоторых отделениях уже были сделаны на ночь постели».
Автомобиль к тому времени перестал удивлять. В общественном сознании он сделался великим социальным злом. Газеты возмущались: «Безалаберная быстрая езда подгулявших автомобилистов причиняет немало горя обывателям. Чуть ли не ежедневно тот или иной „шикарный мотор“ с „девицами и кавалерами“ опрокидывает и давит прохожих на центральной улице – на Невском проспекте. Пора, давно пора обуздать безобразную, ненужную скоростную езду моторов».
Все эти чудеса прогресса действовали на большинство литературных деятелей угнетающе. Вот, например, стихотворение В. Ладыженского «На Невском»:
Эпоха требовала новых взглядов на происходящее. В нем виделась в первую очередь непостижимость. В том числе и Невского проспекта.
Символист Андрей Белый начинал свой роман «Петербург» более чем загадочно: «…Невский проспект есть Петербургский Проспект.
Невский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов, – и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный Проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть – гм… да:… для публики. Невский Проспект по вечерам освещается электричеством. Днем же Невский Проспект не требует освещения.