Сегодня эта «ярмарка тщеславия», описанная господином Расторгуевым, конечно, никого не удивит. А сформировался этот стиль общения, это жизненное кредо – оказывается, все там же, на Невском проспекте.

Случались тут, конечно, и живые личности, которые всяко высмеивали типичных представителей проспекта. В частности, граф В. А. Соллогуб писал: «Почти каждый день ходили мы с Пушкиным гулять по толкучему рынку, покупали там сайки, потом, возвращаясь по Невскому проспекту, предлагали эти сайки светским разряженным щеголям, которые бегали от нас с ужасом».

Но подобных затейников было не много.

Здесь же, на Невском потешал народ один из первых русских эксгибиционистов. Михаил Пыляев так описывал его: «Очень долгое время в Петербурге был грозой и страхом женщин полупомешанный моряк, ходивший по Невскому и Летнему саду в одежде прародителей, будучи завернут только в модный тогда плащ à la Quiroga. Этот плащ был необъятной ширины, им можно было обернуться три раза. Видоизменение такого плаща под названием „альмавивы“ было любимым одеянием наших художников и актеров. Моряк воображал, что он по сложению Аполлон Бельведерский, и сковывать свои классические формы пошлыми модными одеяниями не считал нужным. И когда он встречал достойных, по его мнению, ценителей и ценительниц красоты, то тотчас распахивал плащ и являлся их глазам в виде античного изваяния. Такую прогулку он раз проделал в саду Виндзорского замка, когда там проезжала королева Виктория, за что получил вместе с отставкой чуть ли не европейскую известность».

В то время эксгибиционизм был не то, чтоб не изучен – о нем вообще никто не слыхивал.

* * *

Критично настроенный маркиз де Кюстин отзывался о Невском в резких словах: «Главная улица Петербурга называется Невским проспектом и заслуживает несколько более подробного описания. Эта красивая улица служит местом прогулок и встреч всех бездельников города. Таких, правда, не слишком много, ибо здесь не ходят ради самого процесса гуляния. Каждый шаг имеет свою цель, независимую от удовольствия. Передать приказание, спешить к своему начальнику, засвидетельствовать нужному лицу почтение – вот что приводит в движение население Петербурга и империи.

Этот именуемый проспектом бульвар вымощен ужасающими булыжниками неправильной формы. Но здесь, как и на некоторых других главных улицах, в булыжной мостовой проложены деревянные дороги – нечто вроде паркета из восьмиугольных или кубических сосновых брусков.

Две такие полосы торцов, шириной от двух до трех футов, разделенные булыжной мостовой, по которой бежит коренник, проложены с каждой стороны улицы. От домов их отделяют широкие тротуары, выложенные плитняком, на отдаленных улицах сохранились еще жалкие деревянные панели. Этот величественный проспект доходит, постепенно становясь все безлюднее, некрасивее и печальнее, до самых границ города и мало-помалу теряется в волнах азиатского варварства, со всех сторон заливающих Петербург, ибо самые пышные его улицы сходят на нет в пустыне. Великолепный город, созданный Петром Великим, украшенный Екатериной II и вытянутый по ранжиру прочими монархами на кочковатом, почти ежегодно затопляемом болоте, окружен ужасающей неразберихой лачуг и хибарок, бесформенной гурьбой домишек неизвестного назначения, безымянными пустырями, заваленными всевозможными отбросами – омерзительным мусором, накопившимся за сто лет жизни беспорядочного и грязного от природы населения».

И среди всего этого, на французский вкус, жалкого великолепия запросто прогуливался император Николай I. Встреча с царем ни в коей мере не считалась редкостью. При этом разговоры были самые разнообразные. Однажды, например, царь шел по Невскому и углядел в толпе неряшливого пьяного студента. Шел он нетвердым шагом, шляпа на затылок, шинель не застегнута, да и руки в рукава не вдеты. Строгий самодержец решил этого студента отчитать.