– ты что натворить успел? – удивлённо спросил Денис.

– ужа убил лопатой, – опустив голову проворчал Юрик.

– ну ты молодец… И что делать теперь будем? Другой дом искать? Блин! Борис свалил уже? Пойду попробую сам договориться, – раздражённо бросил Денис и вслед за хозяйкой забежал на веранду.

Борис в это время сидел на берегу речки и ждал, пока Антон выкупается. Тот, щедро намылившись, плескался, нырял и фыркал прямо возле таблички, на которой красовалась надпись корявым почерком «купаться запрещено». После вышел на берег, прочистил пальцем правое ухо и взял полотенце.

– Ну что, – бодро сказал парень, – предлагаю к Махлаю на огонёк залететь, у них сегодня посиделки, – потом подумал секунду и добавил, – у них, вообще, каждый день посиделки, но не суть, в компании всяко веселее.

– чего же не сходить? Гости это хорошо, – ответил Борис и поднялся с травы. Антон надел шорты, повесил на плечо полотенце, и они неспешно зашагали обратно в деревню.

Дом Махлая встретил их тёплым электрическим светом, льющимся на улицу из распахнутых настежь окон. Кружевные грязно-белые занавески легко колыхались в бойницах оконных проëмов, и орды насекомых без особых проблем свободно залетали в дом. Обстановка внутри оказалась простая и незатейливая. Посреди просторной веранды за старым деревянным столом, накрытым видавшей виды потëртой клеенкой, восседал хозяин дома, тот самый Махлай. Его взъерошенные седые волосы и борода, побитая плешинами чёрных волос, создавали впечатление домового, вросшего в свои владения и слившегося с ними. Рядом, уронив голову на сложенные руки, прямо за столом спал павший сном храбрых его сын Артем. Возле хозяина сидела жена, она едва заметно раскачивалась в такт только ей слышимой музыке и смотрела пустыми глазами в ковëр на стене. В углу гудел, периодически вздрагивая, старый холодильник «Минск», оклеенный голубой плёнкой с изображением капелек воды, а на кухонной тумбе беззвучно и ядовито ярко работал маленький пузатый телевизор. По экрану передвигались колонны военной техники, пролетали самолёты, что-то рассказывали важные люди за трибуной с микрофонами.

– тук-тук, – с улыбкой оповестил о своём появлении Антон, – я с дорогим гостем.

– о-о-о, – затянул Махлай и, кряхтя, поднялся со стула, – заждались, компании много не бывает, тебя, хлопец, как зовут?

– Борис. – представился гость, – я только вчера…

– так! – Махлай властным жестом прервал гостя и заторопился к телевизору, – погодь пока, моя передача начинается! – он схватил пульт и, направив его прямо в экран, начал клацать пальцем по кнопке громкости, при этом сильно тряся его в руке. На экране после вращающейся заставки появился плотный человек в сером костюме и, буравя глубоко спрятанными, немного печальными глазами зрителей, заговорил поставленным голосом:

– Европарламент, – ласково и заискивающе начал он, – сборище говорящего дерьма! – вдруг перешёл он на крик, и глаза Бориса округлились в удивлении, – как я хочу посмотреть, чтобы Урсулиха фон дер Ляля корчилась с куском беспилотника в глотке, – продолжил ведущий, – чтобы через эту глотку хлестала кровь и она дрыгала своими грязными кочерыжками и умоляла о помощи. Но Боррель не поможет, потому что он тонет в собственной блевоте и испражнениях, пытаясь собрать в себя собственные кишки, которые ему вырежут разорвавшиеся кассетные бомбы, – челюсть Бориса против воли отвалилась и он покосился на Махлая, который с блуждающей довольной улыбкой смотрел в телевизор, – Вы нелюди! Вы тварьë! – продолжал громыхать проклятиями приходящий в неистовство человек. Лицо его побелело, и контур густой растительности на лице очертился чёткой линией вокруг широких щёк, – и сколько детей вы не пустили бы на мясо, ради живой косметики в своих поганых ритуалах, сколько бы вы не продлевали свои никчемные жизни, вы сдохнете в страшных муках! Вас будут жрать черви и глисты! Заживо! Вы будете громко визжа-а-а-ть, как свиньи, и вас никто не услышит, никто и никогда, и мигранты изнасилуют ваши трупы!