Один мой друг – он родился в один день со мной, но на пять часов позже, и тоже получил в подарок на день рождения джинсы типа «Сокол» – утверждал, будто знает, как привести их в ковбоеподобное состояние: нужно в течение получаса крутить их в стиральной машине с булыжником и горстью песка. Впрочем, бытовая техника в Советском Союзе тоже была дефицитом, и особенно стиральные машины – просто так их было не достать. В нашем классе только у одного юноши в семье была стиральная машина. Его отец, насколько мы знали, был офицером госбезопасности, и ему, возможно за особые заслуги по службе, выделили советскую стиральную машину «Фея».

Когда родителей не было дома, офицерский сын разрешал нам пользоваться «феей». Как-то после уроков мы с другом взяли свои джинсы, собрали с десяток камней, прихватили в детской песочнице добрый килограмм песка, пошли к приятелю и под завязку загрузили стиральную машину. Поначалу все шло хорошо. С громким гудением фея принялась ворочать камни в своей утробе. Но уже через две минуты она испустила стон и отключилась. Фея госбезопасности покинула нас довольно невежливо, даже не попрощавшись – и, как выяснилось впоследствии, навсегда. «Соколы» же пережили знакомство со стиральной машиной без единой царапины. А вот у нас потом были большие проблемы.

…Ну а теперь, уже в следующем веке, я посмотрел в зеркале на свои брови – действительно ли они такие густые, как утверждала дочь, – потом сделал доброе лицо и вернулся к ней.

– Итак, ты не желаешь иметь общего с культурой, в которой выросла. И с культурой твоих родителей тоже. Тебя привлекает африканская культура, хотя ты никогда не бывала в Африке. В этой связи логично было бы вообще отказаться от штанов и таким образом навсегда распрощаться с мейнстримом. Но твой бунт ограничивается штанами. Так что, пока ты остаешься в штанах, ты остаешься в рамках нашей культуры.

– Конечно, я остаюсь в штанах, – согласилась дочь.

…И добавила, вздернув свои густые брови:

– До тех пор, пока не вывалюсь в одну из дырок.

– Ну тогда все в порядке, детка, – пробормотал я и окончательно вернулся в наши дни.

В отличие от Германии, на моей родине летние каникулы повсеместно заканчивались в один день. 31 августа официально считалось последним днем лета, а 1 сентября, известное также как День знаний, – первым учебным днем. Миллионы школьников отрывались от сладких грез и вылезали из теплых постелей, их одевали в чудовищную сизую униформу и отправляли в обитель знаний. При этом большинство из них за три летних месяца напрочь отвыкали от ученических пыток. Школьники только было почувствовали себя полноценными взрослыми людьми – ночами жгли костры, днем до упаду играли в настольный теннис или ходили удить рыбу… И вот у них снова отнимают свободу и возвращают их на школьную скамью.

Первый учебный день всякий раз был для меня как некий судный день, как последнее назидание, как тихая трагедия жизни, свидетельствовавшая о нашем безнадежном положении – все когда-нибудь проходит, и даже самые прекрасные каникулы. Я хорошо помню, как проснулся 1 сентября 1985 года и до меня не сразу дошло: сегодня день знаний, а в школу мне больше не надо. Хорошее настроение обеспечено на всю неделю. Обычно учебный год начинался с контрольных работ и диктантов. Учителя хотели проверить, остались ли у нас в памяти после лета хоть какие-то знания или же все выветрилось. К концу первой недели становилось окончательно ясно, что мы ничего не знаем, и обучение начиналось по новой.