– Ой! – послышался тоненький голос.

– Женя? А ты здесь какими судьбами?

– Ну-у-у, – протянула девочка, зевнув, – я смотрела мультики, а потом, видимо, уснула.

– Интересно, как долго ты просидела здесь без присмотра?

Роман вспыхнул, чувствуя кожей, как расползается по коже жар. И хоть он всегда был уверен, что краснеть разучился, сегодня его ждал чертов сюрприз.

Да, что ж такое-то, блядь? Что не так с этой бабой?!

– Я отвлекся лишь на разговор с вами, – процедил Поляков. – И на будущее – вас это вообще не должно касаться. Надеюсь, я ясно выразился?

Аглая стушевалась и впялила взгляд в пол. Черт! Она снова кусала губы. И от этого те выглядели неприлично ярко на ее бледном, лишенном всяких красок лице. Блядский рот!

– Так вам ясно? – злясь на себя, переспросил Роман.

– Да. Извините…

– Проехали. Касаемо нашего предыдущего разговора…

– Да?

– Я хотел бы, чтобы вы подъехали туда завтра. Скажем, к девяти утра… И посмотрели на фрески своими глазами. После от вас я жду детальный отчет. О состоянии фрески и ваших предложениях по ее реставрации.

– Как в девять утра? Но садик открывается лишь в семь… До замка же ехать часа два с половиной – и это, если не будет пробок.

– Кажется, вы утверждали, что профессионал? Прямо вчера, когда принудили меня взять вас на работу.

Аглая захлопнула рот, так что клацнули зубы, и резко кивнула:

– Хорошо. Я буду на месте к девяти.

– Не забудьте оформить пропуск на объект.

– И где же мне его оформить?

Роман не знал, как можно говорить, сцепив зубы, но у его реставраторши это получилось с успехом. Как будто она владела искусством чревовещания. Впрочем, чему удивляться, учитывая то, что она свободно читала на древненемецком?

Упс, не на древненемецком. Тот почил в бозе, когда там она сказала? В одиннадцатом веке? Да похрен. Тут сам факт чего стоит. Она читает на старонемецком, подумать только… На старонемецком, ети его мать.

В то время, как сам Роман для этих же целей нанимал переводчика. Которого, кстати сказать, еле вообще нашел.

– Так что? Где мне взять пропуск, Рома-а-ан Георгиевич?

Поляков поморщился от ее издевательского протяжного «а-а-а…».

– У инженера по охране труда. У кого же еще? – буркнул он и, взяв притихшую Женьку за руку, вышел прочь из конференц-зала.

День не задался с самого утра. Дашка никак не могла проснуться, и Аглае пришлось самой одевать сонную дочку. А та сидела на кровати и, покачиваясь из стороны в сторону, так и норовила завалиться набок и опять уснуть. Ее тонкое непослушное тельце было на удивленье тяжелым. Глаша даже вспотела, пытаясь просунуть в путающиеся рукава свитера безвольно повисшие Дашкины руки.

– Ну же, соня, давай! Мы опаздываем!

– Разве будить детей в такую рань не запрещено какой-нибудь мудреной конвенцией? – зевнула Даша, обдавая Аглаю несвежим дыханием.

– Фу, Дашка! Никаких разговоров, пока не почистишь зубы. Давай же! Я и впрямь очень тороплюсь.

– Торопишься ты, а страдаю я, – вздохнула девочка, послушно вставая с кровати.

– Несправедливость жизни. Помнишь, я тебе о ней рассказывала? – ухмыльнулась Аглая. Дашка пробормотала что-то невнятное, еще раз сладко зевнула и потянулась так, что аж затрещали кости. А потом опомнилась: – Ой! Я ведь совсем забыла! Нам сказали принести на занятие… – девочка задумалась, почесала живот, не замечая, как напряглась Аглая, – что-нибудь из природных материалов. Ты не знаешь что это такое?

Глаша закатила глаза к гладкому, как яйцо, потолку и с отчаянием застонала:

– Знаю, горе ты мое луковое. Но почему ты вчера мне ничего не сказала? Где мы сейчас эти природные материалы будем искать? Зачем они вообще, Нина Юрьевна говорила?