– Нервничаешь? – спросил Марковцев, глядя на осунувшегося полковника.

– Ты не забыл назвать меня Вовкой? – Фраза из фильма «Ларец Марии Медичи», сказанная артистом Рыжаковым, подошла как нельзя кстати.

Марк склонился над кухонной раковиной и сполоснул лицо. Взяв с подоконника Людмилино зеркальце, пошевелил бровями, наморщил лоб, приоткрыл губы.

– Мне бы внешность изменить. Удлинить нос, подпилить зубы. Найдете специалиста?

– У меня пять групп профессионалов, – невесело пошутил хозяин, взглянув на часы. – Отдыхай, Сергей. О делах поговорим вечером. И еще. Личная просьба. Твоя одежда… – Хозяин наморщился. – Вроде как награбленная. Или с покойника. Неприятное чувство. Переоденься в мое, найдешь в шкафу. Без церемоний.

– В вашем я, наверное, утону.

– Ну извини, я забыл похудеть перед твоим воскрешением. И запомни: Людмила о тебе ничего не знает. Ты – бывший военный. Будет спрашивать…

– Я расскажу ей какую-нибудь историю, – пообещал Марковцев, – про себя.

– Не очень-то увлекайся.

– Владимир Николаевич, за два года я не отсидел даже задницу, не то что мозги. Отнесись ко мне спокойно, ладно? Будете говорить с начальством, еще раз объясните мои условия: я работаю на вас, а вы отдаете мне Бараева. Гарантии – ваше слово. Тебе я верю.

– Бараева не так-то просто взять, – Эйдинов покорно проглатывал явно намеренные сбивки Марковцева с «вы» на «ты». Он или валял дурака, или тихо издевался.

– Возьмем. С божьей помощью, – добавил Сергей. – И развяжем ему язык.

Эйдинов ушел. Марковцев подобрал себе одежду – очень свободные джинсы и просторную рубашку хозяина, убрал постель и включил телевизор.

Трехкомнатная квартира Эйдинова окнами выходила на станцию метро «Медведково». Ночь Сергей провел в спальне, сейчас он находился в большой комнате, обставленной стандартным набором мебели: стенка, пара кресел с велюровой обивкой, справа от дивана-кровати шкаф с секретером, пара книжных полок.

В половине десятого в приоткрытую дверь постучали, и в комнату вошла Людмила.

– Доброе утро, – она улыбнулась гостю и шагнула к окну, распахивая шторы. На ней была юбка чуть ниже колен, на ногах бордовые шлепки. – Как спали? – спросила она. – Я приготовила завтрак. Ничего, что так поздно?

– Ничего, – похвалил ее Марковцев, закрывая книгу, взятую с полки наугад.

– Чем заинтересовались?

– «Подходцев и двое других», – прочел на обложке Сергей, усмехнувшись. Согласно ситуации, повесть Аркадия Аверченко должна была называться «Марковцев и двое других».

– Нравится?

– Это моя настольная книга.

Он вслух прочел на первой попавшейся странице:

– «… мне ее так жалко, что плакать хочется. Я уже полчаса наблюдаю за ней. Сидит тридцатипятилетняя, не знавшая мужчины, некрасивая, одинокая, все ее обходят, никому она не нужна, и кроме всего, обязана делать вид, что ей весело…». Грустная история, – констатировал он, вслед за хозяйкой входя на кухню и еще раз отмечая стройность фигуры.

Людмила не была красавицей – симпатичная, выглядевшая на тридцать, с внимательным и пристальным взглядом. Обычно внешность женщин такого плана словно тормозится на несколько лет. Ей будет сорок, а выглядеть она будет на те же тридцать.

– Володя сказал, что вы были в длительной командировке. Как долго, если это не военная тайна?

Сергей будто бы сосредоточенно стал загибать пальцы, шевеля губами. Когда пальцы на руках кончились, он сообщил, что два года. Она рассмеялась.

Ему интересна была реакция женщины, еще вчера он отметил, пожалуй, чрезмерное внимание к себе с ее стороны. Невольно сложилось впечатление, что полковник и Людмила брат и сестра. Хотя братец оказался ревнивым. Сергей понимал контрразведчика, не случайно утром спросил: «Нервничаешь?»