– Не скажи. Когда в тебя пускают ракету, расчет разбегается, опасаясь ответного удара. Они запустили. И все, больше об этом не думают. Другое дело, человеческое отношение летчика, конечно, лучше, если бы он был знакомым. А ракеты... Это как разговор с автоответчиком. Живой человек дал бы ту же информацию, но...

Максим скривился. Доводы парня были явно высосаны из пальца.

– Скажи, Ури, а что, громкий хеви-метал разрушает мозг? – Максим вдруг подумал о своем, который разрушается без всякого хеви-метал.

– А... Да что с тобой говорить? – разочаровано протянул парень. – Цивильный и есть цивильный. Думаешь прямолинейно, и возможности существования другого восприятия действительности не признаешь... Только выглядишь как мыслящий человек. Да, «Айрон Мэйдн» знаешь. Нет в тебе романтики, не видишь ничего за гранью физических предметов...

Уриэль еще кудахтал, но Макс уже его не слушал. Они ехали по Адару. Людей поменьше, чем обычно, но все-таки немало. Магазины открыты, кто-то что-то покупает. Не так страшен, значит, черт...

Такси остановилось, Макс махнул Ури, и они разошлись, каждый при своих десяти шекелях.

Загудело. Прохожие заспешили укрыться в магазинах и подъездах. Вдруг невдалеке грохнуло, да так, что задрожали окна. В истерике закричала женщина. Люди побежали. «Куда они бегут? – недоумевал он. – Наверняка ведь следующая ракета упадет именно туда, куда кто-то так торопится». Максим был спокоен, разве что немного возбужден, но нога... Левая нога слушалась плохо, много хуже, чем обычно. «Странно, – сильно хромая, он продвигался к муниципальной службе семейной связи. – Доктор Шварц ведь говорил, что проблемы возможны в случае усталости или перегрева организма. Оказывается, еще и нервное возбуждение. Ладно, буду знать».

Дверь здания была заперта. «Что такое? Рабочий день в разгаре!» – он постучал.

Пожилой охранник в голубой рубашке со скрещенными ключами на эмблеме приоткрыл дверь.

– Что?! Что пришел? Тут война, видишь ли...

Впускать Максима он не торопился.

– Ну и что? Выходной у вас по этому случаю?

Охранник не нашел, что возразить, и открыл дверь, для важности передвинув пистолет на бедро.

– У тебя назначено? К кому пришел? Что за дело?

Макс не отвечая отодвинул желающего побеседовать стража и вошел.

Столпившиеся вокруг лежащего на столе радио женщины удивленно посмотрели на него. Широко расставив руки, с улыбкой на круглом лице – на вошедшего двинулась Батья Коэн, его социальный работник.

«Только обниматься не будем!» – испуганно подумал он.

Все называли ее одесским именем – Бася.

Красивая, немолодая женщина была полна, всем существом излучала доброту и очень напоминала героиню Бабеля.

– Максим! Ты зря пришел! Наташа звонила из Ришона, они не могут приехать, поезда не ходят.

Он тяжело упал на стул. «Ой-ей-ей, триста метров прошел, а так устал».

– Понимаю. Нечего детям делать сейчас на севере. Но ведь шанс у меня был! Так хочу ее увидеть!

Максим снял очки и положил голову на руки. Бася присела и обняла его.

– Ничего, Максим, уже скоро. Три года ждал, потерпи еще немножко. Обещаю тебе, встретишься, поиграешь с ней, в кино еще сводишь, мороженое купишь...

Максим откинулся на спинку стула и с грустью посмотрел на нее. Без очков были видны мешки под его глазами, морщины, и становилось понятно, что он уже совсем не молод, и ведет он себя совсем не так, как положено зрелому, сорокалетнему мужчине.

– Эх, Бася, Бася... Хороший ты человек, но сил моих совсем не осталось...

– Макс, Максимка, ну не надо, не раскисай, я выделю вам самое удобное время, лично буду присутствовать на встречах. Будет, будет контакт, она признает в тебе папу! На каком языке она говорит? Русский? Иврит? На обоих?