Такого никогда не прощали. Никогда. Такое оскорбление во все времена стирается только кровью.
– Бадрид…
Опускаю глаза.
Стараюсь оградиться от его тяжелого дыхания, что пульсом гудит в висках, раскалывая их насквозь.
– Я прошу. Принять. Меня как извинение моей семьи.
– Хорошо, – его пальцы смыкаются на моем соске, заставляя вздрогнуть.
Острый поток тока в один миг пронзает насквозь. Кипятком. Прошибает так, что еле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Не отпрянуть.
– Хорошо, Мария. Я приму твою девственность. Но ты понимаешь. За это я ничего тебе не обещаю. Ни-че-го.
* * *
– Сбрасывай это.
Его голос лупит приказом. Ледяным. Пробивающим до костей.
Задираю подол, пытаясь снять чрез голову.
Но Багиров перехватывает мою руку.
Резко дергает ткань на груди, заставляя ее с треском разойтись.
Последняя одежда тонкой лужицей падает мне под ноги.
Кожа покалывает. Зудит. Трещит под его яростными глазами.
Больше не прикасается. Только смотрит. Но и этого хватает, чтобы чувствовать, будто он сдирает с меня кожу. Заживо.
– Тебе придется серьезно постараться, Мари, – выдыхает с рычанием, пробирая все нервные окончания до вспышек перед глазами. – Очень серьезно, чтобы погасить мою ярость.
Не дышу. Не поднимаю глаз. Просто стою, как изваяние.
Его руки начинают скользить по моему телу.
Сильно. С нажимом. Как будто он месит мое тело, как тесто.
Ведет по груди. Болезненными прикосновениями. Сжимает соски с грубой, животной силой.
Меня разрывает. Простреливает. Перемалывает. Кожа горит. На кончиках сосков дикие вспышки, отдающиеся в голове.
Но я молчу. Не шевелюсь. Жду приказа, если он последует. А если нет? Что я должна делать?
– Раздвинь ноги, – отходит на полушаг, и только тогда я снова обретаю возможность вдохнуть воздух.
Рефлекторно дергаюсь. Наоборот. Еще сильнее стискиваю вдруг бедра.
Колени белеют от напряжения.
Но, услышав его недовольный рык, тут же послушно расставляю ноги.
– Раздвинь складки, – лупит по нервам новым приказ. – Покажи мне. Я хочу видеть. Все.
Трясет. Как же невозможно меня трясет!
Особенно, когда начинаю думать, что все могло бы быть по-другому… Нееет! Вот об этом думать нельзя! Ни на секунду! Иначе я совсем, окончательно свихнусь! Думать надо только о них. О родителях. О том, что сейчас я выкупаю их жизни . Выдираю из лап чудовища.
А про Алексу… Про Алексу я думать просто не могу!
Дрожащими руками скольжу по гладко выбритому лобку.
Опускаю ниже. Медленно раздвигаю эти губы.
Краем глаза замечаю, как чернеет его взгляд. Глаза превращаются в черные угли, что прожигают снова и снова. Насквозь.
Обходит меня яростными шагами хищника.
Усаживается обратно в свое кресло.
Просто смотрит. Прямо туда. В самую распахнутую для него. По его приказу сердцевину.
Лениво тянется за своим стаканом. Медленно делает новый глоток.
И я не понимаю. На миг его глаза хищно вспыхнули. Но теперь он снова смотрит на меня ледяным, равнодушным взглядом, под которым я замерзаю в лед.
Ему интересно? Ему вообще это нужно? Или я зря пришла и меня сейчас отсюда вышвырнут на улицу? Голую…
– Сожми свою грудь, – новый приказ. Резкий. Четкий. Без всякого интереса.
Послушно поднимаю руку.
Обхватываю полушарие.
– Не так. Сожми сосок. Сильно.
Сжимаю двумя пальцами разбухший после его касаний сосок. С силой. Так, что пробивает до самого низа живота. На глазах вспыхивают слезы.
Он может делать со мной, что угодно. Избивать. Хлестать ремнем. Все.
Я рабыня теперь. В его полной власти. Я обязана подчиняться всему. Терпеть все, что ему придет в голову.