Сначала он высмеял меня, а теперь заботу проявляет.

Только не нужна мне такая забота. Я сама могу о себе позаботиться.

— А сейчас что тебе нужно от меня? — скрещиваю руки на груди, состроив максимальный покер-фейс.

— Ты ведь знаешь, у команды два выходных после выезда.

— И?

— И я хочу, чтобы ты провела их со мной. Мне же нужно понимать, кого из себя представляет моя будущая женушка.

— Что-оо-о? Ну уж нет. У меня есть свои дела, знаешь ли. Ты в них вообще никак не вписываешься.

— Да какие у тебя могут быть дела? Я знаю, что у тебя нет занятий. Об этом мне поведал твой пост в интернете. Ты как будто сама даешь мне намеки этими своими хэштегами: "скучно", "хоть бы кто цветы подарил", "хочу на ручки". Ну так вот он я! — высмеивает он меня, пуха на себя нагоняя. — И на ручки возьму, и развеселю тебя, и цветочки подарю, если обещаешь хорошо себя вести.

Тупость. Всё действительно так, как говорит Серёжа. На последней паре мне было до того скучно, что я опубликовала новость, где написала и про цветочки, и про то, что хочу на ручки. Видимо, последняя моя извилина сегодня взяла внеочередной выходной.

Но это же никакие не намёки! Нет же?

— Ещё чего? Дай пройти, — сторонюсь его, а он вприпрыжку следует за мной, словно моя тень, руку мою ловит и крепко удерживает.

— Напомни, ты правша же?

— Да, и что с того?

— Идеально, чёрт возьми! Просто так сложилось, что я левша.

К чему мне эта информация? Я и так знаю, что он левша.

Расплывшись в коварной улыбке, он неожиданно достаёт из кармана куртки наручники.

Настоящие!

Вертит их на пальце, гипнотизируя меня, а в следующую секунду уже ловко защелкивает браслет на моём запястье. Я даже опомниться не успеваю.

— Ты совсем долбанулся? Что ты делаешь? — хватая ртом воздух, я кручу у виска, а потом дергаю рукой в надежде, что эти наручники окажутся такими же хлипкими, как и мое нынешнее положение, но этим самым я доставляю себе лишь боль.

Синяки, наверное, останутся. Класс.

Прохожие косятся на нас странно, что стыдно становится, а Уварову хоть бы хны. Для него в порядке вещей приковывать к себе беззащитных девушек. Он носит наручники с собой вместо оберега, судя по всему.

— Да потому что ты достала уже бегать от меня. Извини, но мне пришлось пойти на радикальные меры. Теперь ты точно никуда не сбежишь, — бросает он угрозы, защелкивает другой браслет, только теперь уже на своём запястье. — По крайней мере, эти два дня.

— Серёжа, ты же шутишь? — из груди рвутся нервные смешки. — Скажи, что ты просто решил разыграть меня так?!

— Я могу пообещать тебе, что больше никогда не осмелюсь обманывать тебя. И нет, это не шутка, — он сцепляет в замок наши пальцы, прячет наши ладони в свой карман, чтобы прохожие не пялились на нас. — Тебе нужно зайти домой, чтобы взять с собой что-нибудь на эти выходные? Ну там, зубную щётку, трусишки, сексуальную пижаму? — он наклоняется к моему уху и шёпотом произносит: — К сведению, я люблю красное нижнее бельё.

— Да отпусти ты меня! Это же не смешно совсем! — сама становлюсь красной с ног до головы, под стать своей куртке, чем только взращиваю ему тщеславие.

— Нет, Деличка, — ласково произносит, мотает головой и легонько щелкает меня по кончику носу. — Эти два дня ты будешь не просто со мной. Ты ни на шаг не сможешь отойти от меня. Мы теперь связаны с тобой по рукам и ногам, — вынув из кармана, поднимает вверх наши надежно скованные руки.

А мне плакать хочется.

Как же быть?

Отец меня убьёт, если узнает о том, что я стала рабыней самого Уварова.

Хорошо хоть дома его сейчас нет. Если он увидит меня в непосредственной близости с ним, то оставаться Серёже инвалидом на всю свою жизнь после таких вот шуточек.