Пока я пялилась на фотки, он успел подойти очень близко и это… смущает.

Нервно сую наушники в задний карман, отвожу взгляд, а щёки горят.

– Я… я Марта.

Прижимаю к груди рамку до боли в солнечном сплетении, потому что смотрящий на меня мужчина практически… голый.

Если не считать, конечно, белоснежного полотенца, обмотанного вокруг бёдер.

– И что ты, Марта, делаешь в моей комнате?

– И что ты, Марта делаешь в моей комнате? – он обводит меня удивлённым взглядом с головы до ног. Будто оценивает лошадь на сельской ярмарке.

Взгляд его далёк от доброты, тепла и света. Сейчас в нём настороженность и ирония.

Ещё влажные волосы падают на лоб, и Марк расслабленным жестом зачёсывает их назад. Смотрит внимательно, ждёт ответа. А у меня ощущение, что светят лампой в лицо, обвиняя во всех смертных грехах.

Это же надо было так опозориться!

– Я… маме помогаю.

Господи, что я несу вообще?! Будто мне три года, я пробралась в чужой сад, а злой дядька с ружьём застукал меня в малиннике. Странное ощущение всепоглощающего стыда и неловкости.

– Маме помогаешь? – хмыкает и пожимает голыми плечами, а вниз по коже стекают капельки воды. – Большей чуши в своей жизни не слышал. Это ей моя фотка понадобилась?

В голосе издёвка, а мне хочется сквозь землю провалиться. И так обидно вдруг становится. Я ведь ничего плохого не хотела, а теперь наверняка кажусь полной дурой.

Щёки горят, в уголках глаз закипают злые слёзы. На кого я сержусь? Кроме меня никто не виноват – сама в эту идиотскую ситуацию влипла, по собственной инициативе. Теперь придётся как-то выпутываться.

За долю секунды Марк оказывается совсем близко. Грациозный и стройный, с хорошо прокачанным рельефом мышц, с теми самыми пресловутыми кубиками на животе – влажной мечтой тысяч девушек, а мне не остаётся ничего, кроме как крепче прижать к себе его фотографию. Брось, Марта, выкинь. Но руки не слушаются – я будто бы щитом закрываюсь.

Марк всё ближе, а я растеряна впервые в жизни настолько, что язык немеет и коленки дрожат. Он здесь хозяин! Это его комната, его фотография, его кубки и книги. А я… я лишь глупая девчонка, попавшаяся “на горячем”.

– Это мама тебя попросила чужие вещи руками трогать? Надо было тогда с трусов начинать, – взмах руки в сторону комода. – Говорят, на аукционе для извращенцев за чужое бельё можно приличную сумму получить. Там, – дёргает подбородком в строну ванной, – в корзине грязные лежат. Может быть, за них больше выручишь, а?

Хам.

– Мне не нужны чужие трусы, – вскидываю подбородок, гордо так поворачиваюсь к комоду и ставлю на место рамку. – Я просто решила… вытереть тут пыль.

Ты гляди, а я, оказывается, разговаривать умею. Значит, не всё потеряно.

– Ну-ну, – кивает, а я вдруг понимаю, что он слишком близко. Между нашими телами всего несколько сантиметров, и это… пугает.

– Отойдите, – прошу, но с громким хлопком Марк ставит руки на комод, отсекая мне пути к отступлению.

Мой взгляд впивается в его голую грудь, и всё, о чём могу думать: он очень высокий.

На всех фотографиях, что я видела раньше, Марк казался совсем другим. Не таким большим, что ли.

Чёрт, о чём я думаю вообще?!

– Отойдите, – повторяю, вкладывая в слова всю уверенность в себе. Но, кажется, её во мне не осталось совсем. – Пожалуйста.

– И не подумаю, – уверенно так, серьёзно. – Ты как вообще в дом пробралась? Тебя кто-то прислал? Сюрприз от друзей к моему возвращению? Или навязчивая поклонница? Что, Марта, решила взять богатого холостяка за… рог?

– Делать мне нечего! – задыхаюсь возмущением, потому что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять его намёк правильно. – Ваш рог – точно не мечта всей моей жизни.