— С тобой не сделали ничего такого, о чем ты можешь пожалеть?

Платон далеко, но я ощущаю его присутствие, как будто он рядом, и ощущение защиты окутывает меня как одеялом, и отдается мурашками на коже, трогает до души.

— Нет. Просто я немного не поладила с друзьями. А так все хорошо.

Еще несколько секунд Платон молчит, а когда заговаривает снова, мое дыхание учащается.

— Я соскучился, Ань. Приедешь ко мне сейчас?

Во мне вихрем закручивается целый калейдоскоп эмоций. Я словно заворожена его низким с хрипотцой голосом, хотя понимаю, насколько мужчина опасен.

— Ты снова будешь приставать?

— Нет, если ты не захочешь.

— Обещаешь?

— Да.

— Тогда я согласна приехать. Да, наверное, согласна. Меня пропустят к тебе даже ночью?

— Да.

8. Глава 8

— Встречай «посылку», Граф! — подталкивает меня в спину мужчина, словно овечку в лапы голодному тигру, и тут же спешит запереть камеру.

Платон лежал на заправленном постельным бельем диване, но при виде меня неторопливо, даже как-то вальяжно, с грацией хищника, поднимается.

Ах, он же знал, что я еду к нему, и мог бы хотя бы надеть футболку…

Тогда бы я не видела его словно высеченный из камня торс с рельефными мышцами. Не видела бы сложной черной татуировки на левой груди и боку. И еще одной на предплечье. Не видела бы сильных рук с выступающими венами…

— Привет, — он заговаривает первым.

А я будто в прострации.

Господи, зачем я здесь?

И ведь в этот раз сама пришла, никто против воли не заставлял. Неужели приключений мне мало? Или это все вино? Наверное, мне противопоказано пить.

— Привет…

Мужчина подходит ко мне и некоторое время рассматривает так пристально, что я кожей чувствую его взгляд.

Сама глаза не поднимаю, буравя ими черную резинку спортивных штанов Платона и то, что они прикрывают в его паху.

Я уже трогала его член и примерно понимаю, как он выглядит, когда в возбужденном состоянии. Сейчас вроде он спокоен, но даже в таком положении все равно выпирает из-под хлопковой ткани.

Платон осторожными движениями убирает с моего лица за ухо выпавшую из хвостика прядь.

— Точно все нормально? Если тебя кто-то обидел, скажи, и он об этом пожалеет.

— Нет, все хорошо, правда, — мотаю головой.

На Пашу я обиделась и больше с ним общаться точно не буду, но я не держу зла до такой степени, чтобы жаловаться Платону.

Думаю, пожаловаться ему все равно что подписать смертный приговор парню без права на амнистию. Я не хочу так.

— Выпьешь что-нибудь? Или тебя накормить?

— Воды, пожалуйста, — прошу я и добавляю тише: — если можно.

— Тебе можно все, — хмыкает.

Платон шагает к холодильнику.

Если абстрагироваться и не вспоминать, что это за мрачное здание, то можно подумать, что мы находимся в жилой студии, где есть небольшая кухонная зона со всей необходимой техникой и место для отдыха. Здесь даже плазма широкая на стене висит.

Бывает же такое!

И еще: когда я сюда второй раз поднималась, успела заметить, что на этом этаже нет других камер с заключенными. Платона держат отдельно от всех.

Стягиваю кеды и немного прохожусь, чтобы не стоять как тополь на Плющихе.

— Где я могу помыть руки?

Они у меня запачкались, пока я безрассудно спускалась по пожарной лестнице. А ведь и сорваться могла.

Впрочем, о безопасности я и сейчас думаю в последнюю очередь, иначе бы здесь не находилась.

— Ванна там, — Платон взмахивает рукой, указывая на неприметную дверь.

Офигеть!

Ванная комната ослепляет меня белизной и чистотой. Если Платон скажет, что к нему сюда еще и персональная уборщица приходит, то я вообще упаду и не встану! Ремонт новейший!

Наши общажные душевые по сравнению с этим великолепием выглядят помывочной для бездомных. Я в шоке. Вот это тюрьма!