Контраст между книгами Токвиля и Кюстина важен для нашей дискуссии преимущественно потому, что подтверждает, насколько важны для строительства либеральной демократии и рыночной экономики, основанной на системе правил, те проблемы, которые воплощает понятие «общественного договора». Этот контраст также указывает на основополагающую причину, по которой российское развитие пошло по столь радикально иной траектории. В последующих главах мы еще много скажем на эту тему. Сейчас же обратим внимание на развитие более узкой экономической науки, которое со временем привело к появлению современного экономического мышления и экономической теории.
Неоклассическая революция
В то время как труды французских philosophes преимущественно касались вопросов государственного устройства и обеспечения гражданских прав и свобод, наиболее важный вклад англичан и шотландцев касался проблемы экономического либерализма. Как мы уже отмечали, основной идеей Адама Смита, воспринятой обществом, была идея laissez-faire – политика развития рынков при минимальном вмешательстве со стороны государства. К этому можем добавить влияние ньютонианской механики. Как мы тоже уже отмечали, именно она убедила многих мыслителей периода Просвещения, что политические и экономические системы можно понять примерно так же, как тяготение и законы движения, то есть как некоторую человеческую версию планетарной системы, ньютоновского «часового механизма».
Это была взрывная смесь, последствия которой оказались весьма далеко идущими. Прежде чем перейти к рассказу о том, как наследие Смита трансформировалось в узкоспециализированную дисциплину «экономической науки», давайте ознакомимся с общим контекстом, в котором писали свои работы Смит и остальные экономисты классики.
В то время как Смита принято считать основателем школы классической экономической теории[142], начиная с XVII в. в ходу было понятие «политическая экономия»[143]. Это название указывало на то, что объектом исследования экономистов были не изолированные рынки, но, скорее, более емкое понятие государственной, политической экономии. Другими известными представителями этой традиции были Давид Рикардо[144], в котором интерес к экономике пробудило «Богатство народов» Смита, и Томас Мальтус, в 1805 г. назначенный профессором первой в Англии кафедры политической экономии[145]. В 1821 г. Джеймс Милль, отец Джона Стюарта Милля, даже основал Клуб политической экономии, члены которого встречались, чтобы читать газеты и обмениваться мыслями.
То значение, которое политическая экономия придавала роли государства, а значит, и политики, в создании общих правил игры, предполагало невозможность провести четкую границу между теми разделами общественной науки, которые мы знаем сегодня под названиями «экономическая теория» и «политология». Неоклассическая революция повлекла за собой полный разрыв с этой традицией. Под влиянием Смитовой политики laissez-faire, предполагающей невмешательство государства в работу рынков, родилась параллельная школа мысли. Эта школа придерживалась мнения, что разделение политики и экономии должно найти отражение и в научном мире, чтобы экономисты могли более профессионально заняться изучением, как работают рынки.