Однако, вновь утверждаясь в том, что Годмен виновен, и оправдывая еще раз закон в глазах Тамар, не мог ли судья выявить какую-то неправильность в ведении того дела? Не боялся ли он, что есть еще некто виновный? Но в чем? Тоже в преступлении? В каком-то тайном, личном грехе? Может быть, теперь ему казалось, что дело гораздо сложнее и что в нем было замешаны двое?

Как ни прискорбно, расследование следует начать с вдовы. Вот почему Томас сейчас медленно шел по тротуару рядом с элегантными леди, направлявшимися к портнихам и модисткам; слугами, спешащими с поручениями, мелкими служащими и торговцами. Утро было колючим, морозным, бодрящим; улицы полнились стуком лошадиных копыт по булыжной мостовой, шумом колес, криками кучеров, зеленщиков, мусорщиков, мальчиков-газетчиков, бродячих артистов, распевавших скандальные куплетцы и песенки из водевилей.

Питт подозвал экипаж и дал кебмену адрес улицы, где находился особняк Стаффорда – Брутон-стрит, недалеко от Беркли-сквер, – который сегодня утром ему вручил дежурный с Боу-стрит. Он откинулся на спинку сиденья, пока кеб, подпрыгивая на неровностях мостовой, катился по Лонг-акр, и стал сосредоточенно обдумывать вопросы, на которые ему хотелось бы получить ответ.

Хуже будет, если окажется, что смерть судьи не имеет никакого отношения к делу Блейна – Годмена. Тогда, учитывая, что Стаффорд в последнее время не был связан ни с каким другим судебным делом, причина его смерти может крыться в чем угодно. Личная месть, семейные проблемы, что-либо связанное с женой, большие деньги…

Завтра, конечно, кое-что прояснится – по крайней мере, если Сазерленд найдет следы опиума в теле судьи и во фляжке. Если же Стаффорд умер от некоей болезни, о которой никто прежде не знал, если его лечащий врач сможет дать внятное объяснение прискорбному событию, ну, тогда Томас с радостью забудет об этом деле. Однако то была лишь надежда, брезжившая где-то на задворках сознания.

Отыскать дом судьи было нетрудно: на входной двери висели траурные венки, а на опущенных шторах – черные ленты. Бледная служанка в шляпке и пальто показалась на ступеньках подъезда и направилась по тропинке к флигелю по какой-то хозяйственной надобности. Лакей с черной повязкой на рукаве внес ведро с углем в дом и закрыл за собой дверь. Дом был явно погружен в скорбь по усопшему хозяину.

Томас заплатил кебмену и подошел к входной двери.

– Да, сэр? – подозрительно спросила горничная, осматривая Питта с явным неодобрением.

На первый взгляд инспектор выглядел как бродячий торговец, даром что ничего не продавал, однако в его манере держаться сквозила уверенность в себе, даже высокомерие, которые заставляли принимать его всерьез. К тому же горничная была обескуражена и подавлена печальным событием. Да и все служанки в доме ходили с мокрыми глазами. Кухарка два раза падала в обморок, дворецкий был более сентиментален и расслаблен, нежели обычно, – очевидно, потому, что провел довольно много времени у себя в дворецкой, предварительно запасшись ключами от винного погребка; камердинер же мистера Стаффорда выглядел так, словно повстречался с привидением.

– Мне жаль беспокоить миссис Стаффорд в такое тяжкое для нее время, – сказал Питт, собрав все свое обаяние, которого ему было не занимать, – но мне необходимо задать ей несколько вопросов относительно событий прошлого вечера, с тем чтобы уладить ситуацию как можно быстрее и благопристойнее. Пожалуйста, узнайте, не сможет ли она меня принять. – Он сунул руку в карман и вручил горничной визитную карточку – мелочь, которая столько раз оказывала ему услугу.