– О чем вы, господин? – дрожащим шепотом ответила она, чувствуя, как от волнения перехватывает горло и становится тесно в груди. – Кто я, чтобы что-то вам запрещать? Я… я никто…

Она не увидела, но буквально почувствовала, как улыбка коснулась его губ.

– Ошибаешься. Ты – целый мир. Это ты моя госпожа, а я твой слуга. И если боишься… просто прикажи мне уйти. Или прикажи остаться… и я подчинюсь твоей воле.

Девушка сильнее зажмурила глаза и до боли впилась ногтями в кожу своих же ладоней – пальцы сжатые в кулаки успели онеметь от напряжения.

Он здесь, он совсем рядом! Ее ночной кошмар, ее сладкое наваждение… И ей нужно сделать лишь шаг, чтобы он остался с ней на века. Всего шаг, чтобы упасть в его объятия и забыться в вихре чувств и сумасшедших мурашек… или взять себя в руки и поступить правильно.

Оттолкнуть его навсегда.

***

Брать отцовскую саблю строго запрещалось, но как же хотелось мальчишке коснуться ее тяжелой, украшенной рубинами рукояти.

Как сильно не терпелось пальцами провести по оттиску на кожаных ножнах, в виде колючих лоз, вплетающихся в семейный герб – щит с крылатым змеем, раскрывшем пасть в безмолвном рыке.

И, пожалуй, даже говорить не стоит о том, как мечтал маленький Стефан замахнуться ею и что есть сил рубануть дамасской сталью по чему-нибудь такому, чтобы разлетелось вдребезги или еще лучше, разрубилось на два ровных отреза!

Но отец ясно дал понять, что за такое хулиганство последует жестокое наказание.

– Ну, чего ждешь?

Нахмурив темные брови, мальчишка сложил на груди руки – точь-в-точь отец. Вон, даже прядка волос выбилась из гладкой прически и упала на лоб.

На стуле перед каминной полкой стоял долговязый паренек в поварском переднике, больше него на несколько размеров. И сабля была вот она – на бронзовой подставке прямо перед его носом, но кухаркин сын все не решался.

Только смотрел исподлобья на Стефана, и нервно дергал себя за край испачканного в муке передника.

– Помилуйте, барин. Не могу я. Ваш батюшка мне за такое руки каленым железом прижжет или еще хуже.

– Тебе что, моего слова мало? Говорю же, разрешил он! Вот ведь дурень… эх, стал бы я тебя звать, если б сам достать ее мог!

– Пустите, барин. Боюсь я, да и на кухню надо вернуться. Матушка меня тесто месить поставила. А ну как вернется и хватится… Прикажите кому другому достать, а?

– Ты это что сейчас, указывать мне вздумал?

Прищурился Стефан, а сразу после поджал губы, сказал тише обычного, подражая своему отцу в минуты гнева:

– Да я… да я тебя розгами по всему двору гнать заставлю за такую дерзость!

– Н-не надо, барин!

Затрясся паренек и нехотя обернулся к сабле.

– Помилуйте ради всевышнего!

– Давай ее уже сюда, дурила!

Дрожащие руки потянулись к драгоценной реликвии рода Санграу и Стефан застыл в нетерпении.

То же, что случилось дальше, он видел словно в замедленной съемке: вот, мозолистые пальцы кухаркиного сына коснулись заветного предмета и с легким щелчком отсоединили его от бронзовой подставки; вот, дрожь в руках паренька стала нарастать, то ли от напряжения, то ли от веса сабли…

БАМ-ТСС! – сабля выскользнула из рук обмершего от страха слуги и с оглушительным металлическим грохотом упала на каменный пол перед камином.

– Что здесь происходит?!

Словно из ниоткуда в комнате за спинами мальчишек появилась стройная темноволосая дама в бордовом платье, оголявшем ее плечи и грудь на грани пристойного, для женщины высшего сословия.

– Тетушка…

Прошептал Стефан, моментально растерявший напускную решимость.

Ионеска Санграу окинула хмурым взглядом племянника и, оскалилась, обратившись к побледневшему слуге: