– Но как?

– Вы слишком часто бросаете взгляд на мою ложу, – Призрак Оперы выдержал паузу. – Впрочем, я виноват куда больше.

Изабель встретилась с ним взглядом, но мужчина ничего не ответил, лишь загадочно покачал головой.

– Вскоре узнаете.

Изабель посмотрела в сторону. Призрак так и не объяснил ей, почему ему так сильно хотелось поскорее «вступить в брак».

– Шампанского? – вдруг предложил он.

В его улыбке не было ни холодности, ни вежливости, лишь учтивость и обаяние. Изабель кивнула и проследила за Призраком Оперы. Он умелым движением открыл бутылку, с громким хлопком, от которого девушка подпрыгнула.

Золотистое шампанское сверкало в свете свечей, словно драгоценный камень. Изабель осторожно взяла бокал за ножку.

– Вы… кормите меня, поите, отвозите домой, – произнесла она. – Чем я могу вам отплатить?

– Дорогая Изабель, требовать с вас плату было бы ниже моего достоинства.

– Я не об этом, – она провела ладонью по волосам. Призрак Оперы пристально проследил за движением её руки. – Что я могу для вас сделать?

Он улыбнулся, выразительно промолчав и поднеся бокал к губам, но пить не спешил.

– Опасно задавать такой вопрос одинокому мужчине, моя милая Изабель.

Густо покраснев, она отвела взгляд в сторону.

– Пойте мне, – хмыкнул Призрак Оперы, – и я буду скрежетать своей ржавой гортанью для вас. Играйте для меня, и я обучу вас всему, что умею сам. Будьте откровенны со мной, – он взглянул на Изабель сквозь золотистое шампанское, – и я одарю вас бесконечным вниманием.

Откровенны.

– Я даже сама с собой не откровенна.

– У нас много общего.

Мотнув головой, Изабель поднесла свой бокал к бокалу Призрака Оперы. Стекло звонко, даже весело ударилось о стекло.

– Будет вам и откровенность, и честность, и мой характер, – пробурчала Изабель, со злобой осушив бокал. – Но чтоб потом не жаловались.

– Ох, Изабель…

Голова закружилась.

Бокал выпал из руки девушки и разбился вдребезги. Её ноги подкосились, тело мгновенно стало тяжёлым, непослушным, вялым, болезненным. Призрак Оперы не позволил ей упасть. Он подхватил Изабель на руки, прижал к груди, стиснул в сильных объятиях.

Глаза Изабель закатились, перед ними всё стало мутным, серым, тусклым. И, проваливаясь в искусственный сон, она задавалась одним вопросом:

Что, чёрт возьми, он подмешал в шампанское?

Когда утром Изабель не явилась на работу, Гаскон Мартен, взяв ключи от кабинета новенькой сотрудницы, вошёл туда. Серый свет проникал сквозь стёкла, делая пустое помещение ещё более безжизненным, внутри не было ни погрома, ни борьбы.

Однако девчонку похитили. Гаскон прекрасно знал, кто это сделал, но не знал, почему. Обычно Призрак Оперы не объяснял причин своих поступков, если он что-либо делал, то начальнику оставалось только разбираться с последствиями.

Гаскон не надеялся найти на столе у Изабель даже маленькой записки.

Но на нём лежала одна из многочисленных масок Призрака Оперы.

Что такое? Главная легенда Парижа заботилась о новенькой? Он испугался, что Идо сделают выговор, что ей придётся объяснять своё отсутствие?

Или он уже убил её?

Закрыв глаза, Гаскон вздохнул и запер кабинет. Искать Идо бесполезно: здание театра было старым, да и изначально оно предназначалось не для искусства. Здесь был дворец, который изобретательный архитектор наполнил лабиринтами, ловушками, тупиками и скрытыми ходами.

Конечно, у Гаскона был план всех основных коммуникаций театра, но, увы, все секретные ходы и тайны дворца умерли вместе с архитектором.

А ключи от всех потайных ходов присвоил себе Призрак Оперы.

Взяв фонарик, Гаскон спустился в подвал. В театре был цокольный этаж, который предназначался для хранения ненужных, разобранных декораций, реквизита, сценариев, которые не одобрил ни один продюсер, инструментов. Подвал располагался глубже и, как правило, пустовал. Эти мрачные и пустые квадратные метры свободного пространства Гаскон планировал использовать, задействовать в общем деле, извлекать из этого прибыль, но Призрак не позволил. Его первое предупреждение было весьма красноречивым: он из темноты швырнул в подрядчика метательный нож.