Увидела широкую лестницу с резными перилами – спустилась по ней, придерживаясь за гладкую древесину. Внизу – просторный холл с высоким потолком, несколько дверей, в том числе и массивная, похожая на входную.

Создавалось стойкое впечатление, что народ здесь массово вымер, в одночасье, так сказать. Все было идеально чисто, ухоженно, уютно даже. Но… не было ощущения жизни. Души не имелось в этом доме, если так можно выразиться. Он был красивый, но нежилой. Как декорация.

Я методично исследовала его вдоль и поперек. Зашла на огромную кухню, выложенную светлым камнем, проинспектировала здоровенный холодильник, набитый доверху свежими продуктами: овощами, фруктами, какими-то сырами, мясом в бумаге. Вышла через боковую дверь на улицу, держа ее открытой на всякий случай (мало ли чего). Увидела обычный, но очень большой сельский или дачный дом, стоящий посреди ухоженного сада. Чистый, без единой соринки или пылинки снаружи. Но по-прежнему нежилой. Спрашивается, где все? И для кого, черт возьми, оставлена вся эта еда в холодильнике? Причем, надо заметить, холодильнике странном: не современном, а таком, древнем на вид, из полированного металла с закругленными углами и массивной ручкой, необычной формы. Но он гудел тихо, и внутри было холодно – так что это точно холодильник.

Да тут многие вещи казались древними, старинными, ну или мало похожими на те, к которым я привыкла в своем мире. Вместо люстр висели шарообразные матовые светильники, излучавшие ровный теплый свет. Вместо нормальной газовой или электроплиты стояла чудо-печь наших предков – большая, изразцовая, с железными заслонками.

В общем, попробуй угадай, где ты оказалась и в каком веке. Не угадаешь? Твои проблемы, Лина.

На тщательное исследование дома у меня ушло чуть больше часа. Убедившись окончательно, что ни души, ни звука, ни признаков недавнего присутствия людей здесь нет, я вернулась в ту самую первую роскошную комнату, в которой очутилась после своего нелепого появления здесь.

Встала посредине, руки в боки. И? Кто виноват и что делать теперь? Вопросы висели в тихом, прохладном воздухе комнаты.

Раймонд:

– Да я в полном порядке, – отмахнулся от меня Лайон, когда мы с ним увиделись тем же вечером в его просторных покоях, пропахших лечебными травами и воском. – Лекарь повесил мне на шею этот сияющий исцеляющий амулет и уверил, что всего несколько дней, и я буду бегать как горный козел.

Ну, на бегающего мой заместитель, а заодно и старый друг, походил мало. Прямо сейчас он лежал, откинувшись на груду пуховых подушек в синих наволочках, на широкой кровати с резными дубовыми спинками, изображающими грифонов. Его правая нога, неестественно прямая и туго забинтованная грубыми полотняными бинтами от бедра до колена, покоилась на специальной деревянной подставке, обитой мягкой кожей. Выглядел, правда, бодрым и даже веселым: щеки порозовели от хорошего напитка или лекарств, в серых глазах блестел обычный для него озорной огонек. Но вставать все равно пока не мог, о чем красноречиво говорила трость, прислоненная к стене в пределах досягаемости. А значит, снова все переговоры и приемы в ближайшие дни должны был вести я. То еще счастье.

Я тяжело опустился в глубокое кожаное кресло у его постели, сдвинув тяжелый черный плащ, чтобы не помять складки.

– Лучше скажи, что там с эльфами? – спросил Лайон, отложив в сторону толстый фолиант в кожаном переплете, который он лениво листал. – Служанки шепчутся, что к тебе после утренней аудиенции лучше было не подходить ближе чем на десять шагов. Ты, говорят, едва ли не дымом дышал, а по коридорам шел так, что факелы гаснут. – Он прищурился, изучая мое нахмуренное лицо с привычной проницательностью.