Обхватывает болт двумя руками. В одну ладошку не помещается. Какая же она маленькая. Аппетитная.

– Сильнее. Не раздавишь, – хриплю ей на ухо. Еле сдерживаюсь, чтоб языком по лебединой шее не провести.

Слушается, обхватывает чуть сильнее. Ни одна искусная шлюха до такого меня не доводила.

– Тебе нравится? – спрашивает, еще больше румянцем заливаясь.

Не в целке дело. Это все пустое. Смотрю, и кажется – душа непорочная стоит. Не измазанная. Незапятнанная.

Обхватываю ее руки своими. До одури сжимаю. И болт натираю. Глаза не закрываю. На нее смотрю. Кайф бешеный пронзает. Как долбанный феникс, сгораю и возрождаюсь.

Сперма ей на руки льется. Не отбегает. Брезгливости нет. Только любопытство. Взгляд завороженный. Как с другой планеты на башку мою свалилась.

Потом и вообще аут. Прибила меня окончательно. Контрольный в голову. Подносит палец ко рту и облизывает его. Смачно так, с придыханием.

– Я где-то читала… – краснеет, запинается. Но продолжает ахинею нести, – Что мужская сперма полезная.

А я стою и пялюсь на нее. Как слюнтяй. Рот открыл. Похоть мозги вконец расправила. Болт уже готов. Во всех местах ее распечатать тянется.

– И как? – пытаюсь собраться. Ни хрена слив спермы не помог.

– Странный вкус, – облизывает нижнюю губу, улыбается, как-то пьяно, дико, – Мне нравится.

Смотрю и фальши не вижу. А должен. Не существует такой непорочности. В природе нет. Извелись такие бабы. Играет роль, чертовка. Ох…енно играет.

Я же уже стрелянный. Проходил. Мне что мало? Опять повтора хочу? Выдрать и забыть. Все ложь.

Смотрю на палец. На глазищи ее одурманенные и погибаю. Нет. Выдрать ее определенно надо. А потом забыть. Стереть с лица земли. Чистая тварь, а играет искусно. До печенок зацепила.

О деле надо думать. С Антоном встретиться. Пора в себя приходить. А у меня только аппетит разыгрался. Раздразнил себя до предела.

– Чушь не неси, – беру ее за руку, тащу в ванную комнату.

Смывает сперму с рук. А я хочу новую порцию на ее пальцах оставить. И не только на них. Всю ее семенем залить.

Умывается. Поднимает мокрое лицо. Пошатнулся, в стену уперся. Что творит, сука?! Соблазняет, как дышит. Легко. Непринужденно. Ну что за зараза на мою голову?!

Вода по миловидному личику стекает. А глаза меня прожигают. Так словно чет сморознуть хочет, и не решается. Дурдом. Доведет меня Савельева.

Подходит. К ранам от своих коготков прикасается, по телу разряды тока пускает.

– Больно? Прости, – шепчет губами мокрыми.

– Я сказал не трогать меня, – рычу со злостью. Похоть прогоняю. Заставляю вспомнить всю лживую бабскую натуру. И эта подлючая. Они все одинаковы. Бабы состоят изо лжи. Насквозь брехней пропитаны.

Руку убрала. Смотрит на меня. На ресницах капли воды дрожат.

– Извини, – в пол уставилась.

Взваливаю себе на плечо. Несу обратно. Швыряю на кровать, к цепи ногу приковываю. Действую быстро. Не смотрю. Не говорю. Скорее надо от дурмана сбежать.

Холодный душ. Срочно.

Выходил из дома со странным щемящим чувством в груди. Хотелось развернуться, послать все к такой-то матери. Не пойдет. Дело прежде всего. Пока шел, пытаясь отогнать дурман. Старенькая серая машинка ждет меня на выезде из поселка.

– Здарова, – забрался на переднее сиденье.

– Угу, – Антон тут же тронулся с места. По сжатым губам ясно – он не в духе.

Минут пятнадцать ехали в тишине. Я уставился в окно. На душе – как стая птиц насрала.

– Ты новости смотрел? Или как в танке ничего не вижу, ни фига не знаю? – он посмотрел на меня, сдвинув пшеничные брови в одну густую линию.

– Я по курсах, – бросаю вяло. Не хватало еще, чтобы мне промывку мозгов устроил.