– Можешь ли ты наверное утверждать, что получил смарагд от сирийца, конюшего Гирама? Помни: от твоего ответа зависит свобода и жизнь человека. Я хочу сказать: достаточно ли ты знаешь вольноотпущенника из Дамаска, чтобы не спутать его с кем-нибудь другим?

– Боже сохрани! – воскликнул еврей, пятясь назад от Ориона, который наступал на него, сердито сверкая глазами. – Как можете вы, молодой господин, сомневаться во мне? Ваш почтенный батюшка знает меня тридцать лет, и вдруг я могу ошибиться насчет наружности вашего конюшего из Дамаска! Кто же другой в Мемфисе так потешно заикается, как он? Да ведь сириец едва не уморил половину моих детей из-за ваших бешеных жеребцов! Каждого из них, я полагаю, он пугал до полусмерти, объезжая коней. Ведь мы живем у вас под боком. Правда, ребятишек занимал осмотр лошадей, но здоровья им от того вовсе не прибавилось. Свежий воздух очень полезен детям, но из-за проклятых фокусов вашего берейтора моя Ревекка постоянно держала малюток в комнате, пока Гирам не уберется восвояси.

– Хорошо, хорошо, – перебил его Орион. – В котором часу продал он тебе смарагд? Говори в точности, вспомни хорошенько. Когда это было? Ты, вероятно, не успел забыть.

– Адонаи[28], как можно все вспомнить! – всплеснул руками еврей. – Но позвольте, молодой господин, я постараюсь. В такую жаркую пору мы встаем до солнечного восхода: сначала молимся, потом едим утреннюю похлебку…

– Опусти никчемные подробности! – торопил Орион.

Но Гамалиил продолжал на прежний лад, не смущаясь словами юноши:

– После завтрака маленькая Руфь вскочила ко мне на колени и принялась выдергивать седые волоски, растущие у меня на носу. Я кричал: «Ай, больно!» – а солнце как раз дошло в эту минуту до глиняной скамьи, где мы сидели.

– Ну а когда же оно доходит до этой скамьи? – вскричал молодой человек.

– В летнее время как раз два часа спустя после солнечного восхода, – ответил Гамалиил. – Удостой меня завтра утром своим посещением и убедись в истине моих слов, – прибавил он, – по крайней мере я буду иметь случай показать тебе свой товар: у меня есть превосходные, роскошные вещи.

– Два часа спустя после солнечного восхода! – едва слышно прошептал Орион.

«Что бы это значило?» – со страхом думал он. Посылка, отправленная в Константинополь, была вручена хазару четырьмя часами позднее. Словам еврея можно было поверить вполне. Этот богатый, честный и вечно веселый человек отличался правдивостью; следовательно, драгоценный камень, проданный ему Гирамом, был не тот. Но как это все случилось? В такой путанице событий решительно можно сойти с ума. И почему Ориону нельзя высказаться откровенно в серьезном деле, где уже одно молчание было обманом, бессовестной ложью против отца и матери? Дай бог, чтобы злополучному заике удалось уйти от преследования! Если его поймают, что тогда будет, боже милосердный! Но нет, вероятно, сириец скроется… В крайнем случае, как это ни ужасно, Гирам должен поплатиться за мнимую кражу: честь Ориона стоит выше чести целой сотни конюхов. Он позаботится о том, чтобы избавить вольноотпущенника от смертной казни и возвратить ему свободу.

Между тем купец окончил осмотр, но, по-видимому, не вполне убедился в подлинности смарагда.

Ориону давно хотелось прервать его размышления и опыты над камнем. Если смарагд признают за тот, который украшал драгоценный ковер, молодой человек спасен.

Терпение юноши истощилось, он обернулся к Гашиму и сказал:

– Покажи мне, пожалуйста, смарагд – он представляет собой такую редкость, что найти другой, одинаковый с ним, решительно невозможно.