- Обожди, сейчас Аритэлла придёт. А я пойду спать. Всю ночь с демонами развлекалась, надо бы и отдохнуть,- проговорила Ари, а Олвар хоть и скривился, но промолчал.

Хотя его взгляд очень красноречиво говорил обо всем, что он думает о Брунгильде и ее ночных развлечениях.

Арина же, отправилась в спальню, сняла личину старой ведьмы и переоделась. Иначе выглядело бы очень странно, что и тетка, и племянница ходят в одной одежде. А там, глядишь, кто-нибудь и догадался бы, что это один и тот же человек.

Хотя уже однажды подобные слухи поползли по Нэршу. Мол, обе темные ведьмы никогда не показываются на людях вместе. Да и приходящие к ним в дом никогда не видели одновременно тетку и племянницу вместе. И жители начали судачить, что это Брунгильда принимает образ прекрасной молодой ведьмы, чтобы соблазнять мужчин Нэрша. И тут же даже нашлись тому свидетели. Правда, почему-то о том, как их соблазняли, рассказывали не мужчины, а их жены, уверяя, что вот именно на ее- то мужа темная ведьма положила глаз и пыталась увести из семьи. Особенно старалась в своих рассказах жена молочника Васиссайи.

Тогда Ари выручила Марта. Она прошла вместе с ней до базара и обратно под личиной Брунгильды. Благо старую ведьму все боялись и с разговорами лишний раз не приставали. А на все приветствия Марта лишь слегка склоняла голову или вообще игнорировала оные.

И вот Ари, переодевшись, вышла к охотнику.

- Что у тебя там, показывай,- велела она, и Олвар поднял рубаху, обнажая бок.

У мужчины была глубокая рана, которая гноилась.

- Откуда?- спросила Арина, а охотник принялся рассказывать, что столкнулся в лесу с вепрем и тот задел его.

Вот только уж больно края раны были ровные, а сама рана тонкой.… Видимо, слухи, что ходили про Олвара, были не просто слухами, а он и впрямь занимался разбоем.

- А теперь правду. И не вздумай мне соврать,- спокойным тоном произнесла Арина.

Но Олвар побледнел и, запинаясь, принялся рассказывать о том, что в лесу на него напали разбойники, а он отбивался от них. А сразу не рассказал всей правды, потому как одного из нападавших тоже ранил и побоялся, что его, Олвара, за это заберут стражи. Мол, хоть и бандита он порезал, но человека все-таки…

- Сказки в других местах рассказывай, - оборвала его Арина. - А я тебя предупреждала, что если соврёшь, то на помощь не рассчитывай. Рана у тебя плохая. От силы неделя-две тебе осталась.

При этих словах бледный Олвар побледнел ещё сильнее.

- Но, - продолжила Арина.- Детей твоих жалко, - а их у Олвара было пятеро.- Спасу. Но это в первый и последний раз. Больше не помогу, хоть моли, хоть в ногах валяйся, хоть весь свой выводок приводи. Если ещё будешь разбоем заниматься или на живого человека нож поднимешь, то рана твоя откроется. Не снаружи, нет. Внутрь кровь течь будет, и до тех пор, пока весь твой организм не отравит. И умрешь ты как собака под забором или кустом. А чтобы края крепко держались, и рана не открылась, исправляй все, что натворил. Делай дела хорошие. Глядишь и вытянешь жизнь свою. Иначе... смерть. Вон она, за твоим плечом стоит. Тебе и без раны уже не жить. Так что отгоняй ее, костлявую, коли век свой, продлить хочешь.

- К - как?- заикаясь, спросил мужчина.

- Делами добрыми и поступками дельными.

И Арина, больше ничего не говоря, взяла большую горсть соли и со всего маху приложила ладонь к ране.

Олвар заорал, потому как боль была нестерпимой. Вот только рана у него и впрямь была плохой и запущенной. По-хорошему надо было сделать повязки с солевым раствором. И будь перед Ариной кто другой, она бы так и поступила. Но… Может, боль запомнится Олвару лучше ее слов. Все же с такими, как он, слова работали плохо. Кулаки лучше врезались в память таких вот «Олваров», чем все разумные слова и увещевания. Но физической силой Арина не обладала, да и что для такого, как Олвар, какой-то там, пусть и сильный, удар. У него и так нос сломан, пальцы на руке тоже видно ломались не раз, да и на ногу он хромает. А, значит, к ударам привык. А вот такая дикая боль, по живому, она запомнится, врежется в память и, может, остановит мужчину от дальнейшего грабежа.