– Идите к черту! Я лучше сдохну от голода, чем коснусь вас!

На его лице расцветает едкая усмешка.

– Посмотрим, что ты запоешь через трое суток без еды и воды. Князю только матка твоя нужна красотка, все остальное ему не интересно.

Эдик тянет ко мне свои руки снова, но в этот момент кто-то громко рычит у окна и будто спохватившись, он уходит.

Дверь закрывается и эту ночь я провожу не сомкнув глаз. Мне кажется, что он вернется, а у меня из защиты разве что влажное полотенце.

Не знаю как, но задремать под утро у меня все же получается, однако когда я просыпаюсь чувствую, что мне сложно дышать. Здесь так холодно, что пар идет изо рта и теперь когда я дышу, легкие сковывает болезненным обручем.

Я начинаю кашлять. Сначала слабо и редко, но потом спазмы становятся все сильнее и вскоре кашель просто начинает меня душить.

***

– Александр Григорьевич, там что-то с девушкой не то.

Сжимаю зажигалку до хруста. Папина дочка, чертовая актриса. Так и знал, что будут с этой кошкой проблемы. Анализов еще нет, а пока я не уверен, что сука окажется способной выносить дитя, лучше мне ее не видеть.

– Спартак, твоя задача принести ей еду и охранять! Остальное тебя не должно волновать.

– Я знаю, но когда я зашел передать еду, девушка не встала. Совсем. Я звал ее. Она не реагировала. Хрипела только как паровоз. Я бы не стал так просто вас беспокоить. Позвонить Сергею Николаевичу?

– Идем.

Поднимаюсь с кресла и выходим на улицу. Через сад мимо рычащего Торна. Он еще не завтракал и хочет мяса также, как и я.

Спартак открывает дверь ключом и я вхожу в “будку”. На самом деле это сарай или даже скорее кладовка, в которой хранятся миски Торна.

Ее нахожу сразу. Климова лежит на кушетке на боку. С головой накрыта покрывалом, а у меня мгновенно кровь закипает. Дочь убийцы моей семьи. Я не могу даже рядом с ней быть. Мне до чертей хочется ее удавить.

– Выйди отсюда.

– Хорошо.

Спартак закрывает дверь, а я вижу что кукла зашевелилась, а после посмотрела на меня и сильно закашлялась.

– Какого хрена ты не ешь?

Молчит, бухтит только, как паровоз. Делаю шаг к ней и девка слетает с кушетки на пол. Подтягивает к себе колени, держась за горло.

Смотрю на ее худые ноги, в этом платье видно бедра и талию, грудь ее пышная быстро вздымается от частого дыхания. Красивая. Слишком даже.

Ее волосы темными локонами спадают на лоб, ключицы, плечи. Пухлые губы потрескались и сейчас приоткрыты. Глаза голубые опасно блестят и дышит она как-то тяжело. То ли хрипит, то ли свистит. Истеричка чертова.

– Не надо, не… надо…

Приседаю к девчонке ближе, обхватываю пятерней ее смазливую мордашку. Дергается, шипит как змея. Гадюка.

– Перестань истерить!

– Ды… шать. Не могу… ды… шать!

Шепчет, обеими руками ухватившись за горло и тут я понимаю, что это не притворство. У нее какой-то чертов припадок.

Я не знаю, в какой момент мне стало хуже. Всю ночь я старалась не паниковать, хотя прекрасно понимала, что мой организм уже не выдерживает.

Здесь холодно и тонкое покрывало меня совсем не греет, от чего я начинаю задыхаться.

Я всегда такой была. С самого раннего детства. Любой холод или стресс, страх, резкие запахи и даже некоторые цветы сразу провоцировали приступы удушья.

Хроническая астма не лечиться, хоть мама и таскала меня все детство по больницам и врачам. Иногда приступы были особенно тяжелыми и один раз меня едва откачали. С тех пор у меня с собой всегда ингалятор, с которым я не расстаюсь даже в ванной.

Я уже давно привыкла и приспособилась. У меня не было острых приступов несколько лет, тогда как теперь все возобновляется и как бы я не противилась, астма дает о себе знать. Но страшно другое: у меня нет с собой ингалятора. Эти звери… они забрали его вместе с сумочкой.