Эмили отодвинула занавеску, заслоняющую окно. В комнату проскользнули первые лучи рассветного солнца. Настал момент взглянуть на свое детище в законченном виде.

С холста разило сыростью и холодом промозглой осенней лондонской ночи. Извилистая лесная дорога, пропадающая в зловещей синеве тумана. По дороге удаляется вдаль одинокая черная карета, мрачная, как тысяча саркофагов. Из окна экипажа безжизненно повисла женская рука с тонкими пальцами, с которых каплями стекает алая кровь. Вокруг ни души. Только Луна – молчаливый свидетель жестоких преступлений ночи – равнодушно смотрит с темных небес…

Завершив труды, Эмили наконец почувствовала себя усталой. Она легла в кровать, укрылась тонким пледом, затем шерстяным лоскутом, и уснула. В эти два часа ее сон был крепок и безмятежен, вопреки пережитому накануне.

Когда вскоре к ней в комнату постучала миссис Шарп, Эмили открыла глаза и огляделась. Взгляд пал на новую картину. Эмили сразу вспомнила вчерашний вечер, который уже начал казаться далеким и нереальным. Может быть, даже сном. Но картина подтверждала, что весь тот ужас ей не приснился.

Придя на рынок, Эмили расположилась на своем обычном месте. Ничто здесь не изменилось, кроме нее самой. Она окинула привычную обстановку новым взором. Взором, видавшим ужас неизбежности, о котором даже и не помышляют простые обыватели. И от этой мысли ей стало одиноко. Эмили была ненастна, как октябрьское утро. Руки ее, теперь одетые в черные перчатки без пальчиков, как у всех торговцев, держали горячую чашку с кофе и неизменную папиросу, дым от которой медленно и меланхолично поднимался ввысь. Лицо Эмили ничего не выражало, потому казалось еще мрачнее. И сегодня у нее была всего одна картина – та, которую она изобразила этой бессонной ночью.

Предстояло купить новый инвентарь. Но это не тревожило Эмили – на данный момент у нее есть все необходимое для работы. Эмили прихватила из дома остатки холста и оставшиеся баночки с темными красками. Этого, конечно, недостаточно. Несмотря на то, что она утратила свои полотна и принадлежности, у нее осталось главное в нынешней ситуации – пятьдесят шиллингов. Их-то она предусмотрительно положила во внутренний карман пальто еще прошлым злополучным вечером. А на эти деньги можно купить мешок подобных безделиц.

Всего одна картина. Зато сколько внимания со стороны публики! Было только утро, но уже несколько человек останавливались в решимости, чтобы купить ее. Эмили умышленно просила слишком дорого: она не хотела расставаться со своим загробным шедевром, по крайней мере, до тех пор, пока не снимет с него нескольких копий. С одной стороны Эмили любила эту картину и хотела оставить у себя на память и в назидание, а с другой – ненавидела ее. Ненавидела, как символ всего зверского и жестокого в этом мире. Завидев возрастающий интерес к готике со стороны публики, Эмили решила, что леса и поля нужно на время задвинуть. Тем более ее внешний вид как нельзя лучше гармонировал с новым стилем: мрачный художник на фоне мрачной выставки. У нее уже была тысяча сюжетов в голове, и каждый из них пронизан угрюмой тайной и дыханием смерти.

Сидя в «кресле» натурщика, она обдумывала новую картину. Ей хотелось вновь изобразить мистера Уолдри. Но не таким, каким он был вначале знакомства, а таким, каким он предстал перед ней в карете: в кровавом зареве ярости и безумия. Необходимо нарисовать портрет не просто человека, но чудовища. Создать изображение, которое передавало бы суть одержимой натуры. И при этом избежать схожести с конкретным человеком. Сформировать один общий портрет для всех лондонских маньяков и убийц, извращенцев и насильников. Расплывчатые черты лица. Шляпа-цилиндр. И огненные глаза свирепого монстра, не слышащего мольбы, не знающего жалости.