– Это ты лжешь, Эмброуз, – убежденно заключила Вайолет. – Ты завидуешь Киту с первого дня, как его увидел. Он лучше тебя владеет мечом. Он красивее, благороднее, он смелее тебя, он…
– Он ничего не просит, потому что крадет то, что хочет иметь, – ответил Эмброуз. – Он украл мои штаны. Он нищий, вор и лжец.
Элдберт сжал кулаки, намереваясь хорошенько поколотить Эмброуза.
– Не смотри, Вайолет, – сказал он и словно вырос на добрый фут. – Я отвечу за оскорбление Кита.
Вайолет попыталась бы предотвратить драку, но как раз в это время знакомый голос окликнул ее с края обрыва. Она рассеянно подняла глаза и увидела Уинифред среди деревьев.
Неохотно Вайолет подобрала юбки и направилась к гувернантке.
– Ваш дядя идет, мисс! Он вас всюду ищет! – сказала Уинифред.
Вайолет не было никакого дела до того, что за ее спиной мальчишки сцепились в драке. Ее больше тревожило исчезновение Кита.
Она подошла к Уинифред как раз в тот момент, когда дядя пробрался через заросли к краю оврага и уставился на племянницу и ее гувернантку, словно что-то его настораживало, а он не мог понять, что не так.
– Почему ты гуляешь так близко от кладбища, Вайолет? – требовательным тоном спросил он.
Вайолет не могла ему солгать, тогда как мисс Хиггинс могла, что она и сделала.
– Она услышала, что Элдберт и Эмброуз дерутся, и решила вмешаться.
В любое другое время барон бы ей не поверил, но тут он увидел Элдберта, взбирающегося по склону, мальчик прихрамывал и вытирал разбитый нос.
– Боже, Боже! – воскликнул барон. – Надеюсь, ты дрался не из-за пустяка?
Вайолет прикоснулась к руке дяди.
– Дядя Генри, ты когда-нибудь бывал в работном доме?
Он взглянул на кладбище, а потом позволил Вайолет увести его на тропинку, ведущую к усадебному дому.
– Да, моя дорогая, бывал.
– Там действительно так ужасно, как говорит Эмброуз?
Барон некоторое время колебался с ответом, но он был честным человеком, и Вайолет знала, что он ей не солжет.
– На свете есть мало мест таких же жутких, как работный дом, Вайолет. Печальна участь тех, кто вынужден там жить и зависеть от нашей милости.
– Но с детьми там хорошо обращаются?
– С некоторыми хорошо. С большинством – нет. В одной комнате там спят по двадцать ребят.
– А их бьют?
– Бьют.
– Но почему это нельзя прекратить?
– Приходу нужны деньги для того, чтобы построить приличную школу и больницу, чтобы ухаживать за больными и разделить детей и преступников.
– Я даже не представляла, что так может быть, – в отчаянии сказала Вайолет, устремив взгляд в сторону леса. И тогда неведение уступило место сопереживанию, которое и определило дальнейший ход ее жизни.
Один из надзирателей застал Кита, когда он перелезал через запертые ворота, и дал ему по голове так, что глаза застила красная пелена.
– Итак, мистер Таракан соблаговолил явиться домой и на этот раз воспользовался воротами. Ты попался, Кит. Скоро тебя отправят в тюрьму, мой мальчик, или продадут первому, кто согласится тебя купить. Ты уже почти для этого созрел.
Его высекли в тюремном дворе рано утром. Он прикусил язык, чтобы не кричать. Нельзя подавать дурной пример мальчикам помладше, которых тоже пороли в одно с ним время. Как ни глупо это звучит, но мысль об Элдберте и Вайолет помогала отчасти справиться с болью. Ведь он сам внушил им мысль о собственной неуязвимости. Теперь он точно так же должен обмануть себя.
Удары стали сильнее. Он инстинктивно вывернулся, и его потянули за рубашку. Шов порвался на плече. «К чертям. Вайолет и мисс Хиггинс смутились бы. Не думай о них. Прекрати.
Что ж, меня ждет тюрьма. Я мальчишка из работного дома. Грязный, маленький и нищий. Но Господи, дай мне еще один шанс! Я был рожден от греха, и я не знаю почему, но я знаю, что я хороший. Этого не видно, но я знаю… Хотя я все испортил…»