Среди небольших перевозных американских горок, лабиринтов ужасов, тиров возвышалось сияющее разными цветами колесо обозрения. Очередь, казавшаяся длинной, быстро прошла, и мы забрались в кабинку.

– Я никогда не боялась высоты. Наверное, от дедушки передалась скорее любовь к высоте. Он был военным летчиком. Я бы хотела прыгнуть с парашютом даже.

– Бесстрашная? Оказаться в закрытом пространстве с каким-то подозрительным типом, например, тебя не пугает? – Хорхе сделал гримасу, сузив глаза, изображая «подозрительного типа».

– Если только он будет пытаться настойчиво добиться от меня консультации, как уйти от налогов. – Я улыбнулась. – Я боюсь старости. Но не потому, что страшно однажды проснуться и увидеть свое морщинистое лицо в зеркале. Сам факт седых волос не пугает меня.

– А нет?

– Нет. Я боюсь осознания того, что жизнь прошла, а я ничего не успела сделать. Не успела создать что-то значимое. Написать гениальную картину, судьбоносную для кого-то книгу. Создать что-то, что будет жить после моей смерти. Знать, что я не просто пришла, спала, ела, занималась сексом, снова спала, размножилась и умерла. Как насекомое. Я хочу понимать, что не зря прожила это время. Мне непонятно, почему это, кажется, важно немногим людям. Для меня это настолько очевидно. Разве нет?

– Мне важно видеть рядом человека, с которым прошел всю жизнь. С которым я уверен и счастлив. Пройти вместе через все трудности и всевозможные истории, приключения, путешествия… Разделить опыт всего, что мог с той, что дает мне это желание жить, просыпаться каждое утро.. – Он смотрел на меня так, словно искал во мне того самого человека, заглядывая глубоко в глаза, пытаясь найти ответ на свой вопрос: «Что скажешь?».

– Полетели в Новый Орлеан. – я ответила.

– Новый Орлеан?

– Я никогда не была в Америке. А новый Орлеан – это родина джаза. Я бы так хотела пройтись по тем же улицам, где раньше ходил сам Луи Армстронг, творили Джелли Ролл Мортон, Фрэдди Кеппард.

– Слышала о Чете Бэйкере?

– Конечно! – На секунду я перенеслась в тот момент, когда я выходила той ночью к мосту, оставляя Чета играть, пока батарея не сядет.

– Я обожаю его музыку. Он точно знал, для чего родился.

– Ты играешь на музыкальных инструментах?

– На пианино. В доме моего отца целая коллекция моих гитар. Акустических, электро– … Я играю с 5 лет. Это, пожалуй, были единственные моменты, когда я действительно чувствовал себя счастливым, имея доступ к материальным средствам: я мог купить себе любой инструмент, не откладывая на него деньги. Нанять любых педагогов. Музыка для меня – способ самовыражения, мой собственный язык, самый точный. Как, наверно, для тебя холст. Мне нравится идея полететь в Новый Орлеан. Я был в Штатах несколько раз, но ни разу в Новом Орлеане. Ты говорила о своих страхах, но высоты, как я, опытным путем уже выяснил, ты не боишься. Можем лететь.

– Еще если хорошо подумать в долгосрочной перспективе у меня есть еще боязнь того, что в мире закончится шоколад.

– Ты просто как маленькая девочка, – он улыбнулся и взял прядь моих волос, – И у меня есть какое-то странное ощущение, что я должен всегда тебя защищать. От всех проблем.

Он был совсем близко. Я чувствовала его дыхание. Мы почти касались друг друга щека к щеке, а хотелось еще ближе… намного ближе. Я отвела взгляд на мгновение: мы были как раз на самой верхней точке колеса, и оттуда открывался неописуемый вид на вечернее море. Оно блистало, оно радовалось, играя волнами. Оно торжествовало.

– Я хочу, чтобы ты всегда так улыбалась. – Хорхе наклонился ко мне, его губы почти касались моих. Я закрыла глаза и почувствовала их вкус: вкус нежной страсти, эта мощная мужская энергия, слегка касающаяся с трепетом, с бешеным желанием полного поглощения и волнением, страхом разрушить сатильный, утонченный предмет своего восхищения от легкого дыхания. У него был свой запах, свой особенный вкус губ, как ни у кого. Вкус, кружащий мне голову.