– Ишь, чего вспомнил! Да ну её к лешему…

И хоть они собирались обойти стороной костры, на которых готовят пищу, тем не менее, ноги привели их прямо к людям, и теперь они, словно жертвы инквизиции, подвергаемые самым изощрённым истязаниям, тяжело пробирались между дымящимися казанами. Но никто так и не пригласил их присесть к котелку с вкусной, судя по запаху, горячей кашей, хотя они наверняка не отказались бы от такого незатейливого и попахивающего дымком угощения. Вероятно, упитанные и холёные телеса конструкторов не располагали к жалости и не вызывали желания у людей поделиться с ними последней краюхой хлеба. А может, просто ни у кого не возникало подозрений в том, что такие упитанные люди вообще могут проголодаться или выйти погулять на пустой желудок.

Наконец, не выдержав мук, товарищи одновременно и не сговариваясь остановились рядом с одиноко сидящим парнем, который чему-то блаженно улыбался и наигрывал озорную мелодию на тонкой писклявой дудочке.

– Что-то мне его лицо знакомо, – шепнул Междупальцев приятелю, – словно я его где-то уже встречал.

– Тем лучше, – Хорохорин подтолкнул его вперёд. – Со знакомым и разговаривать легче. Действуй, Фёдор Викторович!

– Но я его имени не помню!

– Какая разница? Кушать-то по-любому хочется. Схитри что-нибудь.

– Простите, любезный, – включил всё своё обаяние Междупальцев, галантно одёргивая майку и расшаркиваясь по грязи. Он нисколько не сомневался в том, что может любого человека очаровать хорошими манерами. Жаль, что женщины в понятие «любой человек» пока не входили. – Мне кажется, мы с вами где-то встречались. Вам случайно не доводилось работать в каком-нибудь… э-э… проектном учреждении или экспериментальных лабораториях нашего министерства? Может, мы с вами даже пересекались на совещаниях в Главке?

Парень перестал играть на дудочке и удивлённо вытаращил глаза.

– Нет-нет! – Междупальцев распалялся всё больше, подстёгиваемый мыслью о замаячившем на горизонте ужине, и его речь уже грозила из скудного словесного ручейка перерасти в бурный многословный поток. – И не старайтесь меня переубедить – где-то я вас точно видел! Не может быть, чтобы я ошибся, ведь зрительная память у меня превосходная. Единственное, я подзабыл ваше имя… Мой товарищ это подтвердит. Ведь правда, Степан Борисович?

Парень перевёл недоумённый взгляд на кивающего головой Хорохорина и неожиданно расхохотался:

– А чего тут гадать – со мной все в округе знакомы, кого ни спроси. Добрые люди меня Иваном кличут, а все остальные ещё «дураком» величают. Только они из зависти так говорят, потому что мне всё легко по жизни удаётся, за что ни возьмусь. А у них не получается. Вот и живу я который век Иваном-дураком.

– И этот туда же! – шепнул Междупальцев приятелю. – Что они тут, с ума посходили?! И Баба Яга, и Змей Горыныч, и Серый Волк. Все, как на подбор. Теперь ещё этот… С виду все вроде нормальные, а как начнёшь с ними разговаривать…

Но Хорохорин обрадованно похлопал парня по плечу:

– Ну, вот и прекрасно! Выходит, мы старые знакомые! Тесен мир…

– Конечно, тесен, – согласился Иван, – у меня незнакомых нет. Все меня знают!

– А что вы тут один делаете? – вежливо осведомился Междупальцев и не удержался, чтобы не съязвить. – И куда делись санитары?

– Ты что, замолчи! – зашипел Хорохорин. – Всё испортишь!

Но Иванушка-дурачок не обратил внимания на слова Междупальцева и охотно ответил:

– Как что делаю? Сижу, отдыхаю. Куплей-продажей весь день занимался. Вернее, обменом, потому что деньгами тут не пахло. Да и не люблю я деньги – всё зло от них. Стоит им завестись, так не знаешь, куда их пристроить. А нет денег – и забот никаких… Как вам моё последнее приобретение? – Он любовно повертел в руках дудочку и даже дунул в неё. – Вот какой замечательный музыкальный инструмент на корову выменял. С коровой, понимаете ли, морока – то ей сена накоси, то на луг отведи пастись, то стойло почисти, то стереги, чтобы лихие люди из-под носа не увели. А с дудочкой – благодать. Сунул в карман – и вся недолга. Никто не утащит, потому как она всегда при тебе. Сиди себе на лужайке и играй добрым людям на потеху. А тебя за это накормят, напоят, да ещё спасибо скажут. Особенно когда народу Моцарта или Рахманинова исполнишь. И забот никаких, и сам при деле вроде бы.